Враг мой, любовь моя
Шрифт:
И последние слова стали триггером, искрой, что моментально зажгла кровь. Томная волна еще больше затуманила взор Раэля, заставила Иллири крепче сжать объятья, а Келлина выдохнуть сквозь сжатые зубы ругательство.
«Эмм, а может все же не сейчас? Я не против хлеба и зрелищ, но старшие могут не понять» — все тот же мурчащий голосок заставил немного прийти в себя. В унисон с назойливым глюком, в ухо горячо зашептал Иллири:
— Малышшш, что ты творишь… Не сейчас, чуть позже, все позже… И не здесь.
Едва заметный кивок на Алтарь за спиной очень живо напомнил,
«Ну вот, такую пирушку обломалииии» — заныл второй голос его персональной шизы.
Две кошкообразные тени вылезли было за край Алтаря, но наткнулись на острый взгляд и вздернутую бровь Аллос, и поспешили втянуться обратно.
«Чего это она? Как будто мы что-то не то сделали?»
«Да ну ее, что на уме у Ллос, знает только Ллос».
Дроуская мудрость из уст то ли глюка, то ли вполне реального мелкопакостного существа, звучала по меньшей мере забавно, но Аллос было не до смеха. Она догадывалась, чьи, именно это, осколки разума, но только догадывалась, и, без подтверждения, была не готова открыто их признавать.
Келлин смотрел на сладкую парочку то ли инкубов, то ли, одна Бездна знает, кого, и силился справиться с острым приступом ревности. Чувства пробивались сквозь тонкую ледяную корочку неожиданно ярко и больно. Ревность вернулась первой, она рвала сердце на части, но дроу продолжал стоять и смотреть, пропуская через себя целые волны кипящих чувств, еще сильнее подтачивающие и без того покрытый трещинами панцирь заклинания. Да, вся его сущность буквально вопила о несправедливости и неправильности происходящего — он должен быть там, точно также обнимать несносного… несносную любовь свою, а вместо этого стоит в одиночестве и страдает, но, пока так, и только так. Пока придется держать себя в руках… и член в штанах.
— Да кто такой этот враг?
Вопрос черноволосого неожиданно задел какие-то нити заклинания, и дыра, через которую хлестали эмоции мгновенно затянулась, возвращая ясность и холодность разума.
— У меня была Беседа с Отцом. После твоей смерти.
Келлин до конца не разобрался, кто и сколько раз умирал, он многого не понимал, не мог осознать, но вот идею с врагом точно уловил — есть кто-то, еще не познанный, неясный, но кто угрожает им всем. Чем именно и почему? Вот об этом стоило послушать внимательней.
— Он откликнулся? — удивленно спросила Ваэль.
— Не сразу. Сперва пришлось долго… упрашивать.
Инкубы, да и дроу, будучи эмпатами поежились от волн отрицательных эмоций, что разошлась плотными кругами, отражаясь от черных, мраморных стен, вновь и вновь выплескивая на присутствующих неимоверную боль, отчаяние, нечеловеческую тоску, сжирающую Кхая. А ведь время уже успело сгладить самые острые пики, покрыть легкой пылью самые яркие воспоминания, что же чувствовал он, этот странный хаосит, тогда, тысячелетия назад? Как не сошел с ума, как не присоединился к Баху в Аит’Ле?
Аллос кивнула:
— Пришлось восстанавливать Храм почти
— И все же, Он ответил, — продолжил Кхай, — И был до Бездны зол.
Тот-что-был-богом передернул плечами:
— Он знал, тсани, Он все знал. О наших планах, о Регалиях, обо всем. Он все знал, поэтому и не остановил тебя. Это не мы Его отвлекли, это Он позволил себя отвлечь.
Золотистая кожа едва заметно побледнела, а зрачки расширились от осознания услышанного, но Ваэль никак не прокомментировала слова Кхая, лишь крепче сжала зубы, готовясь к очередной каверзе, подстроенной Отцом. О, в том, что Он опять играет ими, она ничуть не сомневалась!
— Я упрашивал Его вернуть тебя, моя тсани, валялся на коленях, унижался, клял и клялся, но Отец был непреклонен, мол, раз ты так решила, значит — быть твоей смерти, недаром ты Его «Воля». Да и зачем тебя возвращать, если ты не выполнила свою миссию?
— Миссию? — вопрос был задан безучастным тоном, но не нужно было быть чтецом душ, чтобы почувствовать напряжение, охватившее Ваэль.
— Он не вдавался в подробности, сказал, что ты и сама знаешь. Знаешь ведь?
Нешамах отвернулась, силясь скрыть выражение глаз, но Кхай слишком хорошо ее знал — госпожа его сердец и души была виновна, и осознавала это.
— Когда-нибудь ты найдешь в себе силу сказать правду вслух, — кивнул своим мыслям Крылатый. — В общем, Отец отказался тебя вернуть. Тогда я попросил забрать и меня, погрузить в долгий Сон. Но Отец и в этом был суров, это и было моим наказанием за наш с тобой заговор — остаться Вечным Странником в тварном мире, когда тебя в нем нет и не будет.
Несмотря ни на что, даже на крайне отвлекающую мягкость и гладкость кожи Иллири, Раэль чутко прислушивался к словам древнего, и последнее признание заставило сглотнуть горький ком — лишь на секунду представив, что он сам бы почувствовал окажись на месте Кхая, Раэль чуть было не задушил своего едва воскресшего «братца».
— Эй, малыш, полегче, я никуда не денусь. Больше — никогда.
Раэль судорожно вздохнул и чуть ослабил объятья, но всего на капельку, ему все еще было безумно страшно выпустить из рук свое сокровище. Беспокоил еще Келлин, от которого нет-нет да прорывались странные эмоции, с ними еще предстоит разобраться, как и с тем заклинанием, что висит на дроу, но это будет потом. Чуть позже.
— И все же ты Его уговорил, — вмешалась Аллос.
Кхай отрицательно мотнул головой:
— Нет, у меня не нашлось аргументов, хоть я и перепробовал все варианты.
— Тогда как…? — удивленно спросила Ваэль.
— Его Пути неисповедимы. Когда я наконец замолк, исчерпав все слова и молитвы, Отец сам предложил условия. Он вернет Ваэль тогда, когда Дома окончательно утратят свое первоначальное значение и смысл, когда они отринут Истину, и встанут на Путь Апокалипсиса.
— Звучит до невозможности пафосно, — едко отметил Лаит.
— Не забывайся, ты говоришь об Отце в Его же Храме, — предостерегла Аллос, но Проводник лишь фыркнул в ответ.
— Мое Возрождение означает конец Домов? — сделала верный вывод Ваэль.