Враг рода человеческого
Шрифт:
— Тебе будет немного больно, — сказал Себастьян. — Но не очень, терпимо. Если мы этого сейчас не сделаем, ты будешь вынуждена обратиться к врачу. Хочешь ты этого или не хочешь.
“Довольно странное высказывание, — подумал Бреннер. — Если учесть, что этот великан ничего не знает о проблемах Астрид”. Девушка вновь удивила его тем, что, проведя свободной рукой по лицу, сказала:
— Хорошо. Но только делайте это поскорей, пока я не передумала.
Себастьян действительно работал очень быстро, но тщательно и ловко, несмотря на то, что, казалось, его руки были скорее предназначены
— Все уже позади, — сказал он. — Подожди еще одно мгновение, я только наложу мазь, которая уменьшит боль.
Астрид во время всей этой довольно болезненной процедуры не издала ни звука, но сейчас внезапно покачнулась на стуле и сказала:
— Мне плохо. Где у вас здесь…
— Туалет? — Себастьян указал рукой на дверь: — На другой стороне. Тебе нужна помощь?
Девушка встала, опершись здоровой рукой о край стола, постояла несколько секунд, а затем пошла к выходу неуверенными семенящими шагами. Она дышала медленно и глубоко.
— Какая еще помощь? Меня сейчас вывернет наизнанку, — сказала она. — Я как-нибудь справлюсь с этим сама.
Бреннер невольно усмехнулся, видя смущение Себастьяна. Сам он все же не спускал с девушки тревожного взгляда, внимательно следя за ней. Он был готов броситься ей на помощь в случае необходимости. Астрид теперь учащенно дышала и судорожно сглатывала слюну, стараясь преодолеть приступ тошноты и боясь, что ее вырвет прямо здесь, в комнате.
Он проводил ее до двери и быстро прикрыл ее за девушкой, видя, что та опрометью побежала во двор. Бреннер в этот момент испытывал смешанное чувство сострадания к ней и восхищения ее мужеством. Сам он больше всего на свете боялся боли.
Снова обернувшись к Себастьяну, Бреннер встретился с ним глазами. Взгляд великана, устремленный на него, был очень странным. Бреннеру показалось, что он воочию видит роящиеся внутри черепной коробки великана мысли. Он внезапно припомнил другой, тоже странный и неприятный взгляд Себастьяна, которым тот окинул их при первой встрече в лесу. У Бреннера было такое чувство, как будто он должен был в чем-то оправдаться перед великаном.
— Думаю, что я должен вам объяснить… — начал было он.
— То, что вы сделали, было очень любезно с вашей стороны, — перебил его Себастьян.
Бреннер не понял, что тот имел в виду.
— Я слышал обрывок вашего разговора с девушкой, — продолжал Себастьян, отвечая на немой вопрос Бреннера, и показал рукой сначала на поднос, а затем на дверь: — Мне было очень трудно сразу открыть дверь, и я невольно подслушал то, о чем вы говорили. Вообще-то такое несвойственно мне, но в данном случае я об этом не жалею. Вы произвели на меня несколько другое впечатление при первой встрече. Теперь я понимаю, что оно было обманчивым, — он выглядел смущенным, произнося эти слова.
— Она слишком молода для меня, — сказал Бреннер. Слова Себастьяна тоже смутили его. — Кроме того, мой поступок был не таким уж бескорыстным,
— Неужели?
— Мне просто стало искренне жаль девчонку, понимаете? — Бреннер сознавал, что это безумие, но ничего не мог поделать с собой: он чувствовал необходимость оправдываться только потому, что испытал на минуту к девушке дружеское участие. Но почему, черт возьми? — И потом, мне было приятно сознавать, что я могу сделать доброе дело, потратив всего одну монетку, брошенную в телефон-автомат.
— Вы охотно творите добро? — поинтересовался Себастьян.
Бреннер совершенно смутился. При любых других обстоятельствах и в любом другом месте этот разговор показался бы ему высокопарным и глупым, но здесь подобного впечатления не возникало. Может быть, все дело было в том, что Себастьян сменил свой костюм лесоруба на монашеское одеяние — ряса многое значила даже для такого агностика, каким считал себя Бреннер. Ведь подобное одеяние обычно носили люди, с которыми традиционно связывали такие понятия, как доверие, понимание и самоотвержение. Как и любой другой человек на его месте, попади он в такую ситуацию, Бреннер внезапно ощутил робость.
— Почему бы и нет, — уклончиво ответил он. — Ну да. Думаю, что это действительно так.
— В таком случае вы должны знать, что никто из творящих людям добро не поступает в ущерб себе, — сказал Себастьян. — Ведь это всегда сделка. Вы делаете доброе дело и получаете что-нибудь взамен — благодарность, признательность или просто внутреннее сознание того, что совершили хороший поступок. Но это не умаляет сделанного вами добра.
Бреннер никогда еще не смотрел на эту проблему с подобной точки зрения. Он не был полностью уверен в справедливости высказанной великаном мысли. Если эти представления Себастьяна распространялись также на сущность евангельского учения, то такое понимание христовой заповеди, надо сказать, было чересчур упрощенным. С другой стороны, не были ли все великие истины просты?
Бреннеру не понравился ход собственных мыслей. Он резко сдвинулся со своего места у двери, подошел к окну и стал так, что ему были одновременно видны и Себастьян, и часть зимнего пейзажа в оконном проеме.
— Если уж мы завели об этом речь, — сказал он, не глядя на Себастьяна, — то я должен заметить, что до сих пор еще не поблагодарил вас за оказанную нам помощь. Надеюсь, из-за нас у вас не будет никаких неприятностей.
— С братом Антонием? — Себастьян, по-видимому, помнил каждое свое слово. — Честно говоря, я еще до сих пор не сообщил ему о вас. Но он вряд ли оторвет мне за это голову.
— Хотите, я сам с ним поговорю? — предложил Бреннер.
Себастьян усмехнулся. По всей видимости, Бреннер, сам не понимая того, предложил что-то необычайно глупое.
— Вряд ли в этом будет какая-нибудь необходимость, — сказал великан. — К тому же я не уверен, что из этого что-нибудь получится. Брат Антоний очень редко принимает посетителей.
— У вас здесь, по-видимому, вообще чрезвычайно редки гости, да? — спросил Бреннер, вновь бросая пристальный взгляд на Себастьяна. Если тому и не понравилось любопытство Бреннера, то он умело скрыл свое недовольство.