Враг стрелка Шарпа
Шрифт:
– Да, сэр.
Нэн с тяжким вздохом оставил кресло и забегал по комнате:
– Истинная, настоящая, глубинная причина состоит в том, что эта крайне унылая, беспросветная и убогая груда лачуг – сердце лучшей в Португалии охоты на лис!
– Да, сэр.
– А пэр, Шарп, крайне увлечён этой безбожной забавой. Потому-то мы с вами, как и прочие мученики, вынуждены претерпевать страдания в этой Френаде.
– Да, сэр.
– Прекратите твердить, как учёный дрозд: «Да, сэр! Нет, сэр!» Вы другие слова знаете?
Шарп улыбнулся:
– Да, сэр. «Спасибо»
Нэн удивлённо воззрился
– За что? Ах, да… Присаживайтесь.
Стрелок сел в другое кресло. Писаным красавцев генерала едва ли решился бы назвать даже кто-нибудь из племени столь презираемых им льстецов. Кустистые седые брови, казалось, вот-вот срастутся с непокорной белой шевелюрой. Круглое морщинистое лицо походило на старую фаянсовую тарелку в сетке трещинок, на которой лежала красная, натёртая платком, свеколка носа. Но взгляд умных, с хитринкой, глаз был открытым и честным. Нэн, в свой черёд, тоже рассматривал Шарпа от темноволосой макушки до подмёток трофейных французских ботфортов. Осмотр, видимо, удовлетворил его. Генерал со вкусом уселся обратно в кресло и громко позвал:
– Чатсворт! Каналья, ты слышишь меня? Чатсворт!
Появился ординарец:
– Звали, сэр?
– Звал, Чатсворт. Принесите мне чаю. Крепкого горячего чаю, что взбодрит меня и вдохновит на новые свершения. И постарайтесь справиться до Нового года.
– Сию минуту, сэр. Не желаете перекусить?
– Перекусить?! Чатсворт! Я крайне болен. Нахожусь, можно сказать, на пороге вечности, а ты морочишь мне голову какой-то едой! Какой именно, кстати?
– Ветчина, та, что вам понравилась. Горчичка, хлеб, свежее масло. – забота денщика не была напускной. Чувствовалось, что он искренне любит своего генерала.
– Искуситель! – укорил его Нэн, – Против ветчины с горчицей я, конечно, не могу устоять. Да и против хлеба с маслом. Подавай. Э-э, Чатсворт, за время пребывания во Френаде ты нигде не стибрил такую вилку на длинном черенке, с которой удобно поджаривать хлеб над огнём?
– Нет, сэр.
– Значит, разыщи её у своих более расторопных дружков и тоже неси сюда.
– Сделаем, сэр.
Вестовой вышел, а Нэн пошевелил бровями и безнадёжно вздохнул:
– Мне, старому усталому человеку, поручено заправлять этим сумасшедшим домом, пока пэр колесит по полуострову. Разве об этом я грезил? Я-то мечтал вести полки к славе, начертать своё имя на скрижалях истории… И начертал бы! Если бы не писульки вроде этой!
Он свирепо схватил со стопки документов верхнюю бумагу:
– Послание от Главного капеллана армии. Главного! Так сказать, генералиссимуса от кадила. Господин капеллан получает пятьсот шестьдесят пять фунтов в год, да ещё шестьсот за то, что числится советником по внедрению семафорной связи. И мне, сирому, естественно, чрезвычайно льстит, когда у столь высококвалифицированного специалиста находится и на мою долю порученьице.
Нэн поднёс листок к глазам и с выражением прочёл:
– «…Незамедлительно… доложить о влиянии ереси методизма на войска…» (Методизм – религиозное течение, возникшее в XVIII веке путём отделения от англиканской церкви. Требовали последовательного, методического соблюдения религиозных предписаний. Прим. пер.)
Стрелок пожал плечами:
– Не знаю, сэр.
– Я вас научу, а то дослужитесь до генерал-майора и не будете знать, что делать с письмами от Главных капелланов. Такому предписанию следует непременно дать ход. Сюда, например.
Нэн нагнулся к камину и бросил письмо в огонь. Пламя принялось жадно пожирать бумагу.
– Итак, вам неизвестно, почему вы здесь… Потому, Шарп, что наследник престола, принц Уэльский, свихнулся. В точности, как и его царствующий батюшка, то есть окончательно и бесповоротно. (Династия Ганноверов, занимавшая английский престол с 1714 по 1910 годы, отличалась завидным физическим здоровьем, но очень слабым психическим. Король Георг III, правивший с 1760 по 1820, не был исключением. К 1810 году он ослеп и окончательно сошёл с ума. В феврале 1811 регентство было вручено его старшему сыну, тоже Георгу, известному своим, мягко говоря, экстравагантным поведением. Прим. пер.)
Письмо превратилось в лоскутья пепла на углях, а Шарп молчал. Генерал не выдержал:
– Господи, Шарп, вы, что же, ничего не скажете? «Господи, благослови Его Высочество!» или это ваше «Да, сэр! Нет, сэр! Спасибо, сэр!» на худой конец? Хотя, о чём я? Вы же стреляный воробей. Хлопотное дело, а? Быть героем?
– Мне трудно судить, сэр. – Шарп заулыбался. Генерал, непохожий на других генералов, ему нравился.
Дверь распахнулась. Чатсворт внёс массивный деревянный поднос, поставил его перед камином и отрапортовал:
– Хлеб, ветчина. В плошке – горчица. Вилка нашлась в вашей комнате, сэр. Вот она.
– Чатсворт, ты – методист?
Ординарец задумался:
– Так вы меня ещё не обзывали, сэр. Это хуже «канальи»?
– Для Главного капеллана армии – гораздо. Кстати, Чатсворт, всю будущую корреспонденцию от Главного капеллана отныне сразу складывайте в камин, этот или любой другой. Вам ясно?
Ответить вестовой не успел. Раздался стук, и в комнату нерешительно заглянул юнец в форме лейтенанта:
– Мне нужен генерал-майор Нэн.
– Его нет! – сварливо отозвался Нэн, – Он в Мадриде. Принимает капитуляцию у Наполеона!
С этими словами шотландец наколол на вилку шмат хлеба и, обмотав платком рукоять, принялся поджаривать ломоть на огне.
Лейтенант мялся на пороге:
– М – м… Полковник Грейв, сэр, интересуется, куда ему девать скобы для понтонов?
Нэн закатил к потолку глаза и едко осведомился:
– К чьему хозяйству относятся понтоны, лейтенант?
– Сапёров, сэр.
– Кто у сапёров старший?
– Полковник Флетчер, сэр.
– Так что ты должен ответить своему начальству, сынок?
– Я понял, сэр. Да, сэр.
Порученец потоптался и робко переспросил:
– Надо обратиться к полковнику Флетчеру, сэр?
– Браво, лейтенант, ваша сообразительность выше всяких похвал! Выполняйте! А если вдруг Главная прачка (подозреваю, такая у нас тоже есть) пожелает видеть меня, передайте, что я женат и взаимностью ей ответить не смогу!
Обескураженный лейтенант убрался. Нэн покосился на денщика и буркнул: