Враг всего сущего
Шрифт:
— Я хочу вызвать своего адвоката, — зевнув, сказал я. — Буду говорить только в его присутствии.
Надеюсь, Марсен примчится сюда на всех парах, как только узнает, что меня арестовали. В конце концов, я ведь ещё не расплатился за порчу смокинга, друг рискует не получить должной компенсации, если не сумеет отмазать меня от тюрьмы.
— Адвоката…, — с ухмылкой протянул Морс, затем обратился к остальным полицейским, находившимся поблизости:
— Ребята, вы слышали, этот тип убил суперинтенданта и хочет вызвать
В ответ раздался дружный смех.
— Слушай, Морс, — взвился я, — перестань выдумывать. Не убивал я суперинтенданта, заруби себе это на носу.
— А ты заруби на носу, что я никогда не позволю арестованному разговаривать со мной в таком тоне, — разозлился Морс и врезал мне в солнечное сплетение.
Я слетел со стула, потом привстал, потирая ушибленное место.
— Вижу, жизнь тебя ничему не научила, Морс. Ты по-прежнему распускаешь руки на тех, кто не в состоянии дать сдачи. Но, на сей раз, тебе не повезло.
Я схватил первую подвернувшуюся в руку тяжёлую вещь (ей оказалось пресс-папье внушительных размеров в виде коня, вставшего на дыбы) и запустил в Морса. Он едва успел пригнуться. Вздыбившаяся коняга просвистела у него над головой и со страшным грохотом врезалась в зарешечённое окно. Осколки разбитого стекла разлетелись по сторонам.
— Всё, моё терпение иссякло, — рявкнул пришедший в себя лейтенант. — Отведите этого типа в пятую камеру. Пусть там ему Молотильня зубы расшатает.
Уже знакомый капрал вместе с ещё одним копом выволокли меня из кабинета. Я не стал упираться. Ещё немного и Морс допёк бы меня до такой степени, что я разнёс бы полицейский участок по кирпичику.
— Зря ты так, парень, — участливо бросил капрал. — Вёл бы себя потише, мы бы тебя тогда в камеру получше определили, а так попадёшь в самое пекло. Молотильня из тебя весь дух вытрясет.
— Да кто это такой — Молотильня, и почему я должен его бояться? — взмолился я.
— Сейчас узнаешь, — ответил капрал, отпирая дверь в камеру. — Давай, входи.
Он с силой толкнул в спину, и я оказался там, где меня ждал скорый на расправу Молотильня.
В камере мне не понравилось. Не то, чтобы я был такой привереда, просто на свете существует много других мест, гораздо лучше этого клоповника.
В клетушке, на преодоление которой по диагонали черепашке потребуется пару раз перебрать лапками, ютились семеро, я стал восьмым и не самым желанным. Когда меня втолкнули внутрь тёмного помещения с единственным малюсеньким зарешёченным окошком почти у самого потолка, сокамерники не проявили бурной радости от моего появления. Скорее наоборот.
Я оторвал их от игры в карты. Играли двое: молодчик с татуировкой на оголённом плече в виде кабаньей головы и раздетый до пояса тип с презрительным прищуром бесцветных рыбьих глаз. Любой из них мог быть Молотильней, осталось только выяснить кто именно.
— Ты откуда нарисовался? — просипел Рыбий Глаз. — Как зовут тебя, мил человек?
Он сидел на нижней койке двухъярусной кровати, широко расставив ноги. Тело его настолько густо поросло кудрявой растительностью грязнорыжего цвета, что любая обезьяна рядом с ним удавилась бы от зависти. Я понял, что зарываться не стоит, поэтому постарался ответить в самой деликатной манере:
— Местный я, в столице живу. Зовут Гэбрил, — о том, что я частный сыщик, говорить не стал. Здешняя публика порой не видит разницы между людьми моей профессии и полицейскими.
— Гэээбрил! — передразнил заросший. — За что тебя к нам, сердешный?
— По подозрению в убийстве, — вздохнул я.
— В убийстве? — недоверчиво протянул заросший. — Кого же ты кокнул, худосочный?
— Многих, — честно ответил я. — Но того, кого на меня пытаются повесить, не убивал.
— Все так говорят, и я тоже, — хохотнул заросший. — Первая ходка?
— Угу, — кивнул я. — Если не считать отсидку на «губе» в армии.
— Не, «губа» не считается. Значит, новичок, — радостно потёр руки старший. — Вот ты и попал. Готовься, мил человек, будем тебе посвящение устраивать, как законами нашими полагается.
Я знал, что он имеет в виду. Детство, вроде моего, значительно расширяет словарный запас. Процедура эта, к слову сказать, мерзкая и довольно унизительная, поэтому я счёл нужным отказаться.
— Думаю, это лишнее, — заметил я. — Возможно, меня скоро выпустят, зачем напрасно тратить время? Может, перекинемся в картишки? Что на кону держим?
— Ты смотри, губу как раскатал! В картишки он перекинуться хочет! Даже не мечтай, — детина, стоявший с правой стороны заросшего, выпрямился во весь двухметровый рост и стал походить на мачту парусника. — Рано тебе с нами в карты играть, не положено. Закон есть закон. Его надо выполнять. Будем Молотильню будить? — обернулся он к заросшему.
— Да ну, — протянул тот, — сами справимся. Пусть поспит, у него после вчерашнего башка до сих пор трещать должна.
Детина согласно наклонил голову.
— Давай, как там тебя,… Гэбрил, спускай штаны.
— И не подумаю, — я принял подобие боевой стойки. — Идите вы со своим законом, знаете куда?
У детины отпала челюсть. Такой наглости от новичка здесь не ожидали. Детина, проделав небольшую умственную работу, посчитал мои слова оскорбительными и решил залепить дерзкому новичку «леща». У него это почти получилось, разве что с небольшими поправками: я успел присесть, и рука детины лишь прошлась по загривку, взъерошив волосы.