Враг за Гималаями
Шрифт:
– А ведь вас всех воспитывали в духе интернационализма, – произнес Кондаков с осуждением (искренним или фальшивым – неизвестно). – И откуда что взялось… Одни расисты-шовинисты кругом.
– Нас в духе интернационализма заочно воспитывали. По книжке «Хижина дяди Тома», – не замедлил с ответом Цимбаларь. – А когда эти дяди Томы и братцы Сяо стали на мой глоток кислорода претендовать и на мою бабу облизываться, тут пошло конкретное воспитание. Называется – извини-подвинься.
– Ладно, нечего попусту болтать. – За отсутствием в пепельнице свободного
– Это уж точно! – согласился Цимбаларь, неизвестно кому подмигивая в потолок.
Зазвонил городской телефон, и, как всегда, трубкой завладел Кондаков.
– Да, – сказал он после некоторого молчания. – Вы попали по адресу… К сожалению, я не располагаю сейчас свободным временем… Тем более, что эта проблема касается меня только боком… Кого она касается непосредственно? Есть у нас один такой… Да, именно он и заказывал экспертизу. С ним и пообщаетесь… Всего хорошего!
Кондаков положил трубку, прежде чем Донцов, уже сообразивший, о какой именно экспертизе идет речь, успел перехватить ее.
– Лингвисты звонили? – тщательно скрывая раздражение, поинтересовался он.
– Они самые. Ждут тебя в своем институте на кафедре ностратических языков.
– Каких, каких? – дурашливо переспросил Цимбаларь. – Обосратических?
– Ностратических, лапоть! – презрительно скривился Кондаков. – Наших то есть. Все языки от Атлантического океана до Тихого – ностратические. Кроме всяких там китайско-тибетских и абхазо-адыгейских.
– Перевод, следовательно, готов? – уточнил Донцов.
– Готов. Но эти академики доходных наук горят желанием переговорить с тобой. Наверное, думают, что ты сам написал эту галиматью.
– Так и быть, съезжу. – Донцов глянул на часы. – Время терпит… А вы уж меня не подведите. В лепешку разбейтесь, но девку найдите. С тебя, Саша, особый спрос. – Он хлопнул Цимбаларя по плечу. – Сам ко мне в вечные должники напросился. Вот и отрабатывай.
– Хм, – глубокое раздумье, вдруг овладевшее Кондаковым, состарило его как минимум на десять лет. – Вечный должник… Раньше это многое значило. Вплоть до самопожертвования. Такими словами зря не бросались.
– Так это раньше! – произнес Цимбаларь назидательным тоном. – Сейчас другие времена. Эпоха инфляции, приватизации и переоценки ценностей. Теперь вечным должником можно стать за пачку сигарет или упаковку презервативов.
Сначала Донцов хотел вновь воспользоваться услугами Толика Сургуча, но потом как-то передумал. Не очень-то тянет встретиться с человеком, который заказал тебя киллеру, пусть и за твои собственные деньги.
До Института языкознания его подбросила на двухместном «Ламборджини»
Донцов так и не понял, чего ради она взяла его в попутчики.
По крайней мере – не из-за денег, ведь только одна ее сережка стоила, наверное, больше, чем старший следователь мог честным трудом заработать за год. Возможно, даму в соболях привлекал риск – авось очередной пассажир попытается се задушить. Нынче всяких извращенок хватает.
Впрочем, навыки ее вождения (а вернее, полное отсутствие таковых) наводили на мысль, что свежеиспеченной автомобилистке просто не хочется погибать в одиночестве.
В здании, построенном еще в те времена, когда о науке языкознании и слыхом не слыхивали, Донцова поджидали двое специалистов-лингвистов – мужчина и женщина.
Представившись со старомодной учтивостью, они проводили гостя в просторный и совершенно пустой буфет, стены которого украшали портреты солидных мужей с бородами и бакенбардами, среди которых узнавался только Владимир Даль в щегольском картузе. Судя по всему, рандеву науки и сыска должно было состояться именно здесь. Допускать в академические пенаты таких особ, как Донцов, то ли опасались, то ли стеснялись.
Мужчина выглядел сравнительно моложаво, женщина находилась в конечной стадии увядания, однако постоянное пребывание в замкнутом мирке общих проблем и специфических интересов наложило на обоих неуловимый отпечаток какой-то одинаковости, даже сродственности. Глядя на них, так и хотелось сказать что-то вроде «два сапога – пара».
Серьезный разговор еще и не начинался, а уже можно было понять, что к своей уникальной профессии оба лингвиста относятся не то что с пиететом, а даже с трепетом.
Мужчина, имя-отчество которого Донцов сразу позабыл, выложил перед собой три листа бумаги – словесную шараду, из-за которой, собственно говоря, и разгорелся весь лот сыр-бор, и две компьютерные распечатки. Одна имела совершенно обычный вид, у другой в каждой строке зияли многочисленные пропуски.
Дабы занять руки, мужчина постоянно двигал бумаги по гладкой поверхности стола, меняя их местами, что очень напоминало поведение картежного шулера, зазывающего праздную публику принять участие в азартной игре «три листочка».
Первой заговорила женщина-лингвист, видимо, имевшая более высокий научный статус. Голос ее, прокуренный и стервозный, составлял разительный контраст с мягкой, интеллигентной внешностью:
– Сразу хочу сказать, что при изучении представленного вами документа мы столкнулись с определенными трудностями, о которых свидетельствуют оставленные здесь лакуны. – Она пододвинула к себе лист, пестревший пробелами. – Из восьми видов письма, на которых составлен текст, не читаются два, что составляет примерно двенадцать процентов содержания. Один – доселе неизвестную и весьма архаичную форму языка брахми, в древности распространенную на юго-востоке Евразии. Другой вообще не поддается идентификации. Такая система графических знаков неизвестна науке.