Враг
Шрифт:
— Ты далеко не глуп, старик. — Вождь Бурке склонил голову. — До свидания.
— Я еще не сказал тебе «сэйонара», Пеопео, но будет достаточно и «идти ираши», что означает «теперь прощай». Пожалуйста, передай людям, которые пойдут в Нионель, чтобы вспоминали обо мне и, если смогут, пусть как-нибудь навестят старика. Если ты изменишь свое решение насчет ухода в будущее, знай — твой вигвам, целехонький, убранный, будет ждать тебя здесь. Прежде чем начнется сезон дождей, я положу новую крышу, отремонтирую фрамуги.
— Спасибо.
Старик сделал глубокий поклон, и, когда он выпрямился, Бурке уже был в седле. Пеопео поднял на прощание руку, пришпорил халика и галопом помчался вслед давным-давно ушедшему из
Каваи переливчато свистнул, и тотчас рыжая кошка Дейя и котята завертелись у него под ногами, ожидая рыбу и блюдечко козьего молока. Сам он поел не много, очень бережливо — крошки смахнул в рот, потом принялся убивать время: расхаживал по хижине, выходил во двор, там бродил из угла в угол. Когда туман окончательно рассеялся и солнечные лучи заиграли в кронах высоких раскидистых сосен, Каваи занялся уборкой в саду. Сорняки уже густо испятнали дорожки, и удобренные навозом мастодонтов цветы на грядках дружно пошли в рост. Кусты тоже требовали ухода — подрезки, прореживания… На них все еще было полным-полно цветочков — вот год выдался! И урожай и погода — середина осени, а земля еще не может освободиться от плодов… Три часа пролетели в трудах, наконец старый Каваи присел отдохнуть на грубо сколоченную скамейку, огляделся… Теперь чем заняться? «Отнесу-ка я ей цветы», — неожиданно решил он. Сказано — сделано! Под навесом на полке японец нашел подходящий горшок, нарезал только-только начавшие раскрываться бутоны замечательных, платинового оттенка роз, добавил к ним кроваво-алых сестричек. Какой удивительный аромат! Благодать!.. «Вот эти, красные — для мучеников, — объяснил старый Каваи кошке, явившейся в сад. — Мадам их очень любила. Покуда жива была».
На мгновение он замер, глянул вдаль — тускло было в глазах, влага некстати выступила. Э-э, чему быть, того не миновать! И чтобы не потерять лицо, сохранить уважение к самому себе, дома он переоделся во все чистое, запер кошку с котятами — что им под ногами у солдат вертеться! Передавят, как мышей, а если хижину подожгут — кошка спасет детей, у нее есть свой ход. Стараясь не сутулиться, не спешить, он медленно прошел по деревне мимо сгрудившихся то там, то здесь брошенных вигвамов, по мосткам переспел через широкий ручей, питаемый множеством горячих и холодных родников — отсюда и название поселения, Скрытые Ручьи. Потом зашагал по широкому, хорошо утоптанному проселку на кладбище — все вниз и вниз по течению ручья. С полкилометра примерно… Каваи впервые задумался: какое же расстояние занимает этот, столько раз хоженный путь? Туда и обратно. Друзей своих носил, за могилками присматривал… Да, с полкилометра будет. А это что? Три недели здесь не появлялся, и сразу все начало зарастать. Что поделаешь, джунгли!..
— Вот чем следует заняться в первую очередь, — сказал он вслух самому себе, и в следующее мгновение неясный гул, что-то похожее на гудение гигантского пчелиного роя, привлек его внимание. Он замер, прислушался.
Вроде бы все тихо — птички щебечут, гигантские белки пощелкивают — вон их сколько на соснах, хвосты в полметра! И снова тот же рокот — теперь уже стали различимы слагаемые этого неясного, накатывающегося, зловещего шума. Сначала ритмичный топот — казалось, будто в недрах земли вдруг забилось могучее сердце; потом донеслось жутковатое низкое пение, барабанная дробь, что-то похожее на завывание волынки, но главное — пение, басовитое, сиплое, протяжное. Старик Каваи много раз слышал его. Это была походная песнь фирвулагов.
Он выбрался на проселок, приложил к глазам руку козырьком. Видел он плохо, однако сумел различить в слепящей дали на востоке цветные пятна. Теперь уже был ясно слышим барабанный бой, отбивающий ритм для марширующей пехоты, которая двигалась отдельными колоннами по четыре бойца в ряд. Что это за солдаты — метр с кепкой; правда, коренастые,
Каваи стоял посреди дороги с кувшином в руках, где томился букет пышных платиновых и багряных роз, а гоблины, словно не замечая старика, с теми же уродливо-воодушевленными физиономиями, обтекали его с обеих сторон. Старик был весь в пыли, стоял недвижимо, все не мог оправиться от удивления — наконечники копий фирвулагов были железные. Никто из солдат даже взгляда не бросил на него — так и маршировали строем по направлению к брошенной деревне.
Наконец пехота прошла, и отряд кавалерии достиг того места, где оцепенело стоял Каваи. Всадник гигантского роста в рогатом шлеме, восседавший на таком же непомерно большом халике, с головы до ног закованный в латы из черного стекла, украшенные огромными драгоценными камнями, остановился перед Каваи. В ту же секунду к старику с обеих сторон подъехали телохранители из охраны. Вслед за командующим придержали своих скакунов два великана поменьше, за ними — совсем уж несуразная картина! — карлик, сидевший на таком же здоровенном мерине, что и первый фирвулаг.
Старик с достоинством поклонился офицерам.
— Доброе утро. Добро пожаловать в Скрытые Ручьи. На все время перемирия, подтвержденного королем Шарном и королевой Айфой, вы будете моими почетными гостями. — И он протянул переднему всаднику горшок с цветами.
Тот поднял забрало шлема, за которым показалось необыкновенно морщинистое лицо. Взгляд у всадника был раздраженный.
— Я — Бетуларн Белая Рука, чемпион и великий капитан, первым являющийся на битву, бич для врага! — объявил он скрипучим низким голосом.
— Молись своим ничтожным богам, низкорожденный.
— Я уже помолился, спасибо, — поблагодарил старик и на шаг приблизился к огромному халику. — Я принес вам цветы, лорд Бетуларн. — И он с улыбкой вновь протянул командующему розы. Тут-то и заметил, что левая боевая перчатка великана была белого цвета, того же молочного оттенка рога на гребенчатом шлеме, неподъемный, украшенный изумрудами щит был подвешен на седле, из-под него выглядывало ложе какого-то ужасного оружия двадцать второго века. Впрочем, лазерные карабины были и у окружившей старика конной стражи. Подчиняясь мысленной команде, они держали старика под прицелом.
Когда же японец рискнул приблизиться к Бетуларну, среди следовавших за ним офицеров началась суматоха — они расстроили ряды. Один из них, в голубой кирасе, посмел приблизиться к военачальнику. На ходу благородный воин снял шлем и оказался женщиной-великаншей с длинными вьющимися волосами. Она широко улыбалась и, указав пальцем на старого японца, засмеявшись, сказала:
— Ловко он смутил тебя, Белая Рука. Одной Тэ известно, как низкорожденному удалось загнать тебя в тупик. Да возьми наконец эти цветы или убей его…
Лорд Бетуларн наклонился и взял горшок. Удивительно, но разом схлынуло то тревожное наваждение, заставляющее сжиматься сердце при виде марширующих колонн, неподвижных мрачных лиц, зазубренных пик и поставленных на предохранители арбалетов. Два офицера, следующие за командующим, подняли забрала — они тоже были обескуражены. Один из них махнул рукой, и охрана, оставив старика, развернув халиков, галопом поскакала в деревню.
— Очень рад, что принятые в дар цветы вызывают у вашего народа такие же чувства, как и у моего, — вежливо сказал старик Каваи.