Врагов выбирай сам
Шрифт:
– Я расскажу, я лучше расскажу, ладно, Артур? Все мои песни для тебя, они, ну, ты знаешь...
– Все мы смертны. – Артур смотрел в небо – Ладно, расскажи.
Галеш привычным жестом сбросил с плеча гитару:
Мы пройдем – в два часа пополудни —Мимо буйно цветущих яблонь,Через горький прохладный запах,По зеленой глади травы,И от нас по правую рукуВдоль сплетения клейких ветокБудет тихо ступать аскеза,Как последняя степень любви.Мы пройдем – не бросая тени —Без предчувствий и ожиданий,Солнце высветит наши нимбыИзАртур вылетел за ворота на своей чубарой. Галеш смотрел на поднявшуюся под аркой пыль, слушал затихающий топот копыт и думал, что в первый раз за всю жизнь у него есть песня для себя самого. А еще он думал: хорошо, что Артур не знает, какая это песня. А еще... еще Галеш понимал, что Артур знает.
И песня эта, конечно же, заканчивалась смертью.
Я безумно устал от дорог,От бесцельных шатаний по свету,Чтобы так же вступать на порог,Распевая все те же куплеты,И все так же разглядывать слуг,И все так же молить о ночлеге:С каждым годом сильнее испугОжидания первого снега.Я безумно устал от огня,Расплескавшего наземь бериллы.Я устал – пощадите меня —От базаров и уличной пыли,От промозглой личины утрат,От глухой беспросветности ночи,От боязни падения, впрочем,Если я не разбился вчера,Завтра чья-нибудь лошадь растопчет.Я пришел, забирайте меняПод крыло всеблагого закона.Я устал умирать у фургона.Я пришел, убивайте меня…Ирма сидела у окна, любовалась закатом, полыхавшим в остатках чудом уцелевших стекол дома напротив, и писала второе письмо Варгу, который почему-то не спешил ответить.
По улице, грохоча копытами и рассыпая искры из-под ног, пронесся крылатый конь.
Крылатый.
Перья в огромных крыльях были разноцветными, длинными и светились, как у ангелов на картинках. Воздух, расступаясь перед скакуном, закручивался в сияющие воронки, самыми неожиданными красками расцвечивался втянутый в них мусор. Миг – и видение исчезло. Если бы не грохот копыт, доносящийся с соседней улицы, Ирма решила бы, что ей привиделся и конь, и... кажется, у него на спине сидел всадник?
– Что там? – недовольно спросил Сватоплук, выглянув из своих покоев.
– Не знаю, – пожала Ирма плечами, – ангелы пожаловали. – И, увидев, как передернулся братик, успокаивающе улыбнулась. – Я шучу. Какая-то новая нечисть. Лошадь с крыльями.
– Бред, – буркнул Сватоплук, – видения и соблазны. Ты получила ответ?
– Ты спрашивал об этом час назад, – как можно мягче напомнила Ирма.
Сватоплук сверкнул глазами из-под длинных ресниц и молча закрыл дверь.
... Как она и предполагала, Сватоплук поддался всеобщему заблуждению. Он так же, как и многие, не важно, верившие в святость Артура Северного и небесное происхождение Альберта или же, напротив, почитавшие их пришельцами из Преисподней, полагал, что Братья сильны, лишь пока составляют единое целое. Ирма, выросшая на сказках, которые во множестве собрал преклоняющийся перед Братьями отец, тоже очень долго думала, что так оно и есть. Что промыслом Божьим или кознями дьявола были совмещены две несовместимые силы, превратившиеся таким образом в одну – непредсказуемую и не знающую преград. Галеш утверждал даже, что обряд смешения крови Миротворец и его побратим провели только и исключительно для того, чтобы стать сильнее. Чтобы, воспользовавшись
Сватоплук сделал то, что в течение столетия казалось невозможным: он заставил Братьев отвернуться друг от друга. По крайней мере, он сумел заставить Альберта.
Как удалось это брату, Ирма не спрашивала. Пока. Она вообще старалась избегать имен. Казалось, ничего, кроме ненависти, не испытывает по отношению к Миротворцу, но стоило позволить мыслям вернуться к нему, жестокому, насквозь лживому, лишенному совести и чести, и даже обыкновенной порядочности, как вспомнилось и все хорошее, что было за эти два месяца. А было многое. И главное – она сама. Не Артур, хотя, конечно, и он тоже, синеглазый, молчаливый, порой пугающе мудрый, но чаще – трогательно доверчивый, так наивно и честно верящий в Бога, так легко и непринужденно грешащий. Ирма любила его, она многих любила раньше, она полагала, что и в будущем, храня верность Варгу, все-таки будет влюбляться в самых разных мужчин, но с Артуром это было совсем иначе, чем с другими. Он слишком юный и слишком древний, одновременно и ребенок, воображающий, что мир существует лишь пока он живет, и ожившая легенда, один из столпов, действительно поддерживающих существование мира. Нет. Нет, не в этом даже дело. А в том, чего не высказать словами. В нежности, которая распустилась у Ирмы в душе, как ярко-желтая пушистая астра, подаренная ей в начале мая синеглазым юным храмовником. Нежность – это такое странное, неведомое ей раньше и оттого особенно дорогое чувство.
«Я не смогу спасти тебя», – сказал он. В этом весь Артур: предавать и лгать во имя какой-то собственной цели, но при этом искренне любить и всей душой желать одного лишь добра.
Она избегала имен. А память, увы, почему-то не хотела хранить плохого.
– Ты ошибаешься, когда думаешь, что, разделившись, Братья стали слабее, – сказала Ирма брату, когда он вновь завел разговор о своей почти состоявшейся победе над дьяволом. – Если бы ты читал побольше книг из отцовской библиотеки...
– И слушал его рассказы, – прервал Сватоплук – Но он немного мне рассказывал, очень был занят твоим воспитанием. Что там, в книгах?
– Если вспоминать предысторию, – (о том, что братик бешено ревновал к ней отца, Ирма знала давно и научилась не обращать внимания на его выпады), – можно сделать выводы, что каждый из Братьев и сам по себе был уникален. Самый сильный в Единой Земле маг и самый лучший боец. Если Альберт никак не проявил себя до встречи со старшим братом, то лишь потому, что ему не к чему было приложить свои силы. О Миротворце же известно многое. Он почитался святым еще там, у себя на Севере.
– Ересь.
– Безусловно. И все же, согласись, на пустом месте не появляется такой славы. Знаменитый обряд в Козлодуе, который почти все считают зарождением так называемого «феномена Братьев» – извини, но я вынуждена прибегать к мажьей терминологии, потому что не знаю, как выразиться иначе, – так вот, этот обряд на самом деле положил начало всего лишь очередному этапу. Как лестница. – В ответ на непонимающий взгляд Сватоплука Ирма очертила руками два полукруга. – Главная лестница у нас дома. Два пролета на втором этаже сходятся в один и до третьего этажа идут вместе, а потом расходятся снова.
– И ведут еще выше, на четвертый этаж. Правильно ли я понимаю, что ты хочешь сказать? Разделившись, они стали сильнее?
– Да. Если верить Галешу (а в том, что касается Братьев, он знает даже больше, чем отец), то после победы над Козлодуйским Лихом и изгнания Лунного Тумана мальчиков удерживало вместе вовсе не желание сохранить силу. Просто они любят друг друга. А сейчас я даже и не знаю... – Ирма пожала плечами. – Каждый направился по своей дороге, и Альберт, не сдерживаемый больше ничем, станет могущественнее, чем вся академия и интуиты вместе взятые. Что же касается Миротворца, то боюсь даже и предположить, во что он превратится, порвав последнюю ниточку, привязывавшую его к дольнему миру. В живого святого?
– Не болтай ерунды!
– Ну почему не дракон? – с капризно-веселыми нотками протянул Альберт. Развалившись на крыльце Дворца, на каремате, постеленном прямо на ступеньки, он наблюдал, как юдищи, неловко подпрыгивая, пытаются поймать стремительно проносящихся над самой землей летяг. Получалось у юдищ плохо. Иглохарки справлялись куда лучше. Приседали, в самые плечи вжимая голову на длинной и гибкой шее, а потом, как будто в шеях у них было спрятано по пружине, выстреливали сгустком яда. Летяги с визгом врезались в камень А там уж за них брались крысы.