Вранье высшей пробы
Шрифт:
— Вы Светлана Зуйко? — обратилась я к ней и почувствовала, что на ее фоне выгляжу просто серой бесцветной мышкой.
— Да, — бросила она на меня небрежный взгляд, перемалывая челюстями жевательную резинку. — А что?
Она остановилась. Препарируя меня взглядом, не спеша разглядела все части моего тела, прикрытые одеждой. То, что она увидела, сделало ее тон еще более пренебрежительным. На мое приглашение поговорить она нехотя отошла в сторону, продолжая буравить меня своим бессмысленным взглядом. Столь откровенного примера человеческой тупости я
— Ну, знала я Ксению, и что? — ответила на мой вопрос Зуйко и снова посмотрела на меня презрительно, не переставая жевать. Воинственная раскраска ее лица наводила меня на воспоминания о нетленных произведениях Фенимора Купера.
— Двадцать первого сентября Ксении Даниловны не стало. А я знаю, что она должна была встретиться с вами незадолго до своей смерти. Встреча состоялась? — спросила я, немного преувеличив свои знания, — в календаре старушки ведь стояло только имя и ничего больше. А заодно подумала, что для такой особы, как эта девица, нужно выбирать выражения поприземленней, чтобы смысл вопроса не потерялся, дошел до ее мозгов.
— Если тебя так интересует, — придвинулась Зуйко ко мне чуть ли не вплотную, — то твою Ксению я не видела с июня месяца. Сессию летнюю сдала и свалила из ее квартиры. Все?
Толпа однокурсников Зуйко уже спустилась этажом ниже, только одна девушка, бочком присев на стул возле аудитории, что-то сосредоточенно строчила в тетради.
— Может быть, она тебе звонила? — огорченная тупостью Светланы, так откровенно написанной на ее лице, предположила я.
— Ну как же! У нас ведь в общаге в каждой конуре по телефону! — издевательски бросила она мне. — Спроси че полегче.
— С Ксенией ты была в хороших отношениях? — соображала я, каким по степени трудности окажется этот вопрос для Зуйко.
— Старуха как старуха. Они все одинаковые. Зануды и доставалы. Все?
Что еще можно узнать от столь редкого по понятливости «экземпляра»? Мои вопросы сразу иссякли.
— Пока все, — на всякий случай не стала я обнадеживать Зуйко, сделав ударение на слове «пока».
Причмокнув губами, девица, ступая, будто только что народившийся слон, пошла прочь.
На моем лице наверняка отчетливо прочитывалось недоумение, когда я смотрела ей вслед. Неожиданно рядом со мной возникла та девушка, однокурсница Зуйко, которая сидела недалеко у входа в аудиторию и писала что-то в тетради.
— Извините, — начала она вежливо, — я слышала ваш разговор и думаю, что смогу вам помочь.
С удивлением я воззрилась на аккуратно причесанную, скромно одетую девушку, являвшуюся такой же противоположностью Зуйко, как Северный полюс Южному. В том, что передо мной стоит типичная отличница, не было никаких сомнений.
— Может быть, сядем? — предложила она мне, и я последовала за ней.
Стулья, стоявшие возле стены, оказались ободранными и страшно неудобными.
— Меня зовут Виолетта. Со Светой Зуйко мы живем в одной комнате, — спокойным, ровным голосом произнесла девушка, — но у меня с ней не очень хорошие отношения.
Об этом могла бы и не говорить. Это можно было определить невооруженным взглядом: слишком большой контраст существовал между вычурной Зуйко и Виолеттой, похожей на монастырскую послушницу. Однако как бедной Виолетте не повезло с соседкой по комнате!
— Так вот, Зуйко вам соврала. Ксения Даниловна ее навещала. Она приходила к нам в общежитие.
Я напряглась и подалась вперед.
— Когда это было?
— Число я не помню, но вы без труда его вычислите. По понедельникам с утра у нас «окно». Но Ксения Даниловна приходила не в этот, а в прошлый понедельник.
Конечно. В этот понедельник утром старушка погибла.
— А первый раз она появилась в позапрошлый понедельник, — продолжала повествовать Виолетта.
— Теперь расскажите все, что знаете.
Девушка сосредоточила свой взгляд на стенде, висевшем на стене напротив, после чего не спеша продолжила:
— Первый раз, когда эта пожилая женщина пришла и постучала к нам в комнату, дверь открыла я. Зуйко увидела ее на пороге и, мне показалось, испугалась. Пробормотав имя посетительницы, она тут же сориентировалась и попросила меня выйти, чтобы остаться с гостьей наедине. Я вышла, но осталась стоять рядом с дверью, возле окна.
— Вы слышали разговор? — с надеждой спросила я.
— Только обрывки. Когда Ксения Даниловна повышала голос. Одну фразу, произнесенную ею особенно громко, я хорошо расслышала. Она звучала так: «Или ты возвращаешь мне все, или я иду в милицию». Что Ксения Даниловна имела в виду, я не поняла.
— Сколько времени они оставались наедине?
— Минут двадцать, не больше.
— Что было потом?
— Старушка вышла из нашей комнаты с раскрасневшимся лицом, в явном возбуждении. Зуйко тоже была взвинчена. На мой вопрос она лишь огрызнулась в своей обычной манере, просила не приставать. И все последующее время находилась в паршивом настроении.
— Насколько я смогла понять, неудовлетворенность — обычное состояние Зуйко, — заметила я.
— Да, — со вздохом подтвердила Виолетта, — с ней очень тяжело.
— Вернемся к Ксении Даниловне. Что было, когда она пришла во второй раз?
— Практически тот же сценарий. Меня опять попросили выйти. На этот раз я ничего не слышала. Скажу только, что мне показалось, будто Зуйко в чем-то оправдывалась. Я раньше не слышала, чтобы она когда-нибудь таким извиняющимся тоном разговаривала. Потом, когда старушка стояла в дверях, она сказала Свете: «Двадцать первого — последний срок».
В день «последнего срока» Ксении Даниловны не стало… В чем же тут дело? Употребленный старушкой глагол «вернуть» отчетливо давал понять, что от Зуйко Ксения Даниловна требовала какие-то свои вещи.