Вранье высшей пробы
Шрифт:
Как сложилась ее дальнейшая судьба, мне пока выяснить не удалось, но адрес, по которому она проживала вместе с мужем, я сжимала сейчас в руке. Одна из женщин, работающих в сборном цехе завода, где я тоже побывала, поддерживала какое-то время связь с Голубкиной. Но вскоре они разругались, и связь прекратилась. Самое главное, что мне необходимо теперь было знать, — жива Елизавета или нет. Открытым также оставался вопрос, имела ли она детей.
Этот район я знала очень хорошо. Тут я родилась и ходила в школу. Ностальгические струнки моей
На мой звонок вышла благообразная бабушка в платочке.
— Чего тебе, милая? — обратилась она ко мне, прищурив лукавые глаза.
— Мне нужна Елизавета, — произнесла я с надеждой услышать, что такая здесь проживает. Фамилию Лизы по мужу ее бывшая подруга как ни силилась, так и не смогла вспомнить.
— Это кто ж такая?
— Она здесь не живет?
— Нету у нас таких, — доброжелательно откликнулась бабушка. — Вот внучка через месяц родит, может, тогда Лизавета и появится.
— А кто здесь жил до вас, вы не помните? — вглядывалась я в лицо старушки и в ее прищуренные глаза, пытаясь разглядеть в них ответ на свой вопрос.
— Эту квартиру моя дочь купила у молодого мужчины. Он вроде здесь один проживал, — охотно сообщила мне бабушка. — Ты, доча, у соседей спроси. Они здесь лет двадцать уже живут.
Позвонив в указанную старушкой дверь, я долго ждала ответа, но никто не откликнулся. Когда я начала спускаться по лестнице, запиликал мой сотовый.
— Здравствуйте, Татьяна, это Анатолий Константинович. У меня для вас свежие новости.
Голос моего клиента был не менее возбужден, чем голос его племянника Геннадия, позвонившего вчера днем, чтобы сообщить о найденном манускрипте с генеалогическим древом Ксении Даниловны.
— Только что мне на работу позвонил приятель. Он живет в доме, который стоит рядом с домом моей матери…
Анатолий Константинович запнулся, вспомнив, что его матери уже нет, а он говорит так, будто она все еще там проживает. Помолчав немного, Делун продолжал:
— Так вот. В то утро, двадцать первого сентября, он фотографировал с балкона. Его пятилетняя дочь впервые самостоятельно отправилась в гастроном за хлебом, и он решил запечатлеть этот момент на пленку. Рядом с шагающим ребенком на снимке заснят мужчина с ротвейлером. Возможно, это то, что мы ищем!
Покрепче сжав в руке трубку, я почему-то невесело подумала о том, что появилась еще одна зацепка. Ну хоть теперь-то, надеюсь, расследование должно продвинуться…
— Что же ваш приятель молчал столько времени? — чуть не выругалась я. — Чего ждал?
— Да не знал он ничего, в том-то и дело! На следующий день он в Питер улетел, а вернулся только вчера. Как только его жена рассказала ему о том, что случилось с моей матерью, он про фотографию-то и вспомнил. Снимки он в Питере отпечатал и всю дорогу до дома на них любовался.
Ну что ж, лучше поздно, чем никогда, вздохнула я и поинтересовалась:
— Что
Я села за руль своей «девятки» и откинулась на спинку сиденья.
— Я же вам объясняю — в данный момент я на работе. Приятель звонил пять минут назад, поэтому снимка я еще не видел. Займитесь этим сами, я продиктую его адрес.
Приятель Делуна, звали которого Николаем Егоровичем, меня уже ждал.
— Проходите, — бархатным баритоном пригласил он меня в квартиру.
По моему встревоженному взгляду он правильно определил, что мне не терпится увидеть фотографию. Он снял ее с полки, висевшей рядом с зеркалом. Достаточно оказалось одного взгляда, брошенного на снимок, чтобы я узнала убийцу. И тут в моей голове все смешалось. Мысли спутались, туман застелил глаза, и я прислонилась к стене.
— Вам плохо? — Николай Егорович поддержал меня под локоть и усадил на пуфик, стоявший рядом.
Совсем недавно, на улице, мне уже задавали такой же вопрос. Нет. Мне не плохо. Но иногда неожиданности бывают чересчур неожиданными.
В нижнем углу фотографии было проставлено время — 8.45. Все сходится.
— Если бы вы не ездили в Питер… — простонала я, закрыв лицо руками. Передо мной пронеслись картины из моего недавнего прошлого, некоторые моменты расследования, которых могло бы и не быть, если б только Николай Егорович остался дома.
— Такова жизнь, — значительно произнес хозяин дома, после чего скрылся в кухне, окликнутый дочерью, той самой пятилетней очаровашкой, благодаря которой и получился снимок.
Фотографию я взяла с собой. Мне ее подарили, пожелав скорейшей поимки преступника. Я обещала. Скорейшей. Самой скорой. Немедленной. Только вот сначала уточню кое-что. Подобью, так сказать, числитель под знаменатель. Шутка.
Я снова отправилась по адресу мужа Елизаветы Голубкиной.
В десятом часу вечера мне, конечно же, не хотели открывать дверь. Мало ли что? Столько преступной шпаны по улицам города шляется. Знаю, знаю. Даже лучше, чем остальные. После долгих переговоров замки все же повернули, и дверь открылась.
Меня сначала придирчиво оглядели сквозь узкую щель, потом хозяйка решилась сделать прогал побольше.
— Я не задержу вас надолго, — пообещала я тучной женщине лет сорока пяти, с перламутровым гребнем в жидких волосах, который почему-то сразу бросался в глаза.
— Мне нужно знать фамилию ваших бывших соседей из двенадцатой квартиры.
С этими словами я развернула перед ней удостоверение частного детектива, которое женщина с большим недоверием прочла из моих рук.
— Ковальчук, — не задумываясь проговорила женщина.
Числитель со знаменателем сошелся.
— Расскажите, пожалуйста, об этой семье, — попросила я, не очень надеясь, что тетка пойдет мне навстречу.
Бывшая соседка Ковальчуков действительно не была расположена к разговору.