Врангель
Шрифт:
В общем, дети Врангелей беспечно жили в достатке и не были стеснены излишней опекой родителей и нянь. Никто не навязывал им с младых лет карьеры офицера или врача, музыканта или финансиста. У них всегда оставалась свобода выбора своей судьбы. Николай Егорович вспоминал:
«Дети росли, старшие учились, ходили со мной на охоту, готовили своего младшего брата к школе. Нужно было думать о будущем. Мы не замечали в них никаких особых способностей или склонностей, хотя мы, как все родители, искали в наших детях какие-нибудь необыкновенные способности. У моего старшего сына была одна бросающаяся в глаза способность — быть верховодом над маленькими мальчиками и девочками и подчинять их своей воле. Другой сын любил дрессировать котов, получалось у него замечательно, и он мог бы, наверно, стать соперником известного Дурова.
Маленький
Братья усвоили заветы «не лги», «не оскорбляй», «береги честь смолоду», но, с другой стороны, не привыкли долго и напряженно работать, что сказалось на их учебе в реальном училище. Однако, повзрослев, и Петр, и Николай взялись за ум и продолжили образование гораздо усерднее.
Николай Егорович вспоминал, что в Ростове летом было необыкновенно жарко и его жена с детьми на лето переезжала на дачу, которая находилась в двух часах езды от Ростова на реке Качальник. Мемуарист рассказывает о дачной жизни:
«Я отправлялся туда на субботу и воскресенье. Мы купались в речке, ловили рыбу и однажды поймали громадного краба, который и жил только в этой реке. Иногда мы ездили на охоту и тогда проводили ночь под открытым небом.
С крестьянами-хохлами мы жили ладно. Они приходили ко мне за советом, поручали мне как почетному мировому судье решать третейским судом их тяжбы; к жене обращались за медицинской помощью, предпочитая, как все русские простолюдины, лечиться у „барыни“, чем у заправских докторов.
В день именин жены и детей устраивались театральные представления, на которых мальчики и их товарищи из города были актерами. Праздник обыкновенно заканчивался угощением деревни и фейерверком».
К одному из таких праздников Петру сшили костюм чертика из лохматой черной материи, облегавший его с ног до головы. У чертика были рога и длинный красный язык. По воспоминаниям отца, Пете особенно понравился длинный хвост на проволочном каркасе с кисточкой на конце, который можно было поднимать трубой, дергая за веревочку. С этим костюмом связана забавная история. Вот как ее описал Николай Егорович: «В этом необычайном наряде, которого еще никто не видел, он отправился в поле, где не наши, а незнакомые хохлы косили хлеб. Увидев воочию самого „биса“, хохлы бросились бежать. Бис с диким ревом понесся за ними, то взвивая хвост крючком, то волоча по земле. К несчастью, хвост за что-то зацепился и оторвался. Видя врага, лишенного столь существенного и страшного украшения, хохлы набрались храбрости и в свою очередь с косами в руках перешли в наступление. Теперь уже бис пустился наутек. На крик людей мы выскочили на двор и увидели страшную и комическую картину. По полю во все лопатки несся черт, то внезапно останавливаясь и с диким ревом бросаясь в контратаку на врагов, которые снова, объятые ужасом, отступали, то, выиграв этим время, вновь мчался по направлению к дому. И опять гнались за ним, и опять контратака и отступление. Уже вывели лошадей, чтобы скакать на выручку, когда ловкий бис явился цел и невредим».
Мемуары H. E. Врангеля были впервые изданы за границей после его смерти, в 1924 году. Если бы эпизод с чертом стал известен красным пропагандистам еще в период борьбы за Крым, возможно, «черного барона» на советских плакатах изображали бы в виде черта.
С ранних
Особенно нравилась Врангелю-старшему охота в предгорьях Главного Кавказского хребта, на которую он брал с собой детей: «У ваших ног расстилается безграничная зеленая равнина, на фоне виднеются снежные вершины недоступных гор. Кругом таинственные леса стройных чинар, бука, ветвистого черного дуба. Охота окончена, сумерки спускаются на землю. Лежа на бурке, вы глядите, как на небе одна за другой зажигаются звезды… Ярче и ярче пылает костер. Черкес, подвернув непонятным для вас образом под себя ногу, на шомполе жарит шашлык… Утих смех, шум, говор загонщиков… „Дид“, пластун [4] , начинает рассказ о походах, о былых лихих набегах на аулы, которые вдали там, точно орлиные гнезда, ютятся на каменных утесах, о том, как их деды и отцы бились и умирали в боях. Джигит с Георгиями на рыжем бранном бешмете вспоминает, как недавно ходили за „бурный Каспий“, в далекие „афганские страны“. Он смолк. В огонь набросали валежник, теснее сплотились у костра… Лагерь засыпает. Лишь треск пылающих сучьев нарушает тишину… Плавно всплыла луна, таинственным светом освещая долину… Вполголоса мягким баритоном запел молодой казак. Товарищ робко ему вторит. Подтягивает вполголоса сперва один, другой, третий… Песнь крепнет, растет, ширится… Мощным стройным хором поют казаки».
4
Пластун— пеший казак из особой команды, несшей сторожевую и разведывательную службу. (Прим. ред.)
Быть может, наслушавшись этих рассказов о недавних походах и боях, будущий главнокомандующий Русской армией решил, хотя и не сразу, выбрать военную карьеру. Позднее, в Гражданскую, Петру Николаевичу пришлось воевать в тех же кавказских предгорьях, только не против турок или афганцев, а против русских же людей, казаков-кубанцев и горских джигитов (и те и другие участвовали в противостоянии с обеих сторон).
Впоследствии Врангель любил повторять, что вырос среди донских казаков и народ, дескать, знает очень хорошо. Но в действительности что с казаками, что с «хохлами» (иногородними) отношения у Врангелей складывались так, как они складываются между господами и слугами. Слуги стараются угодить барам, чтобы получить от них чаевые, но в душе ненавидят их за богатство, за то, что приходится прислуживать, а порой и пресмыкаться перед ними. Разумеется, вида они не показывали, но в революцию эта необъяснимая для Петра Николаевича ненависть прорвалась сполна. Он сам чуть не стал ее жертвой в Ялте.
По свидетельству В. фон Дрейера, Петр Врангель был мальчиком с прямым, но чрезмерно вспыльчивым характером. Первоначально дети Николая Егоровича получали домашнее образование. 6 августа 1892 года Петр Врангель поступил в Петровское реальное училище в Ростове и за два года окончил полный курс по основному отделению. Учился он средне, высшие оценки получил только по немецкому и французскому языкам. Закон Божий, историю, черчение, алгебру и тригонометрию будущий инженер и полководец освоил на «посредственно». Вероятно, поступление не в гимназию, а в реальное училище было обусловлено тем, что отец изначально предполагал, что старший сын должен стать инженером, что облегчило бы ему последующее вхождение в бизнес.
Младший сын Николай учился еще хуже, чем Петр. К 1897 году он окончил шесть классов реального училища, но из-за неуспеваемости не был допущен к заключительным экзаменам. Зато летом подросткам было раздолье — они проводили каникулы в принадлежавшем отцовской семье небольшом имении в Смоленской губернии, недалеко от Ясной Поляны.
К младшему сыну в семье было особое отношение. Врангель-старший писал в мемуарах:
«Мне сдается, что я любил всех своих детей одинаково в смысле интенсивности. Говорю „сдается“, потому что измерять чувства способа нет, но любил с разными оттенками. Младшего Вову (Всеволода) оттого ли, что он был самый маленький, из причины ли, о которой сейчас скажу, — какой-то болезненной, опасливой любовью.