Врангель
Шрифт:
Материальная разруха сопровождалась, а часто и усиливалась разложением армии. Врангель рисует удручающие картины моральной деградации:
«Войска за многомесячное беспорядочное отступление вышли из рук начальников. Пьянство, самоуправство, грабежи и даже убийства стали обычным явлением в местах стоянок большинства частей.
Развал достиг и верхов армии. Политиканствовали, интриговали, разводили недостойные дрязги и происки. Благодатная почва открывала широкое поле деятельности крупным и мелким авантюристам. Особенно шумели оставшиеся за бортом, снедаемые неудовлетворенным честолюбием, выдвинувшиеся не по заслугам генералы: бывший командующий Кавказской армией генерал Покровский, генерал Боровский, сподвижник грабительского набега генерала Мамонтова, его начальник штаба, генерал Постовский. Вокруг них собиралась шайка всевозможных проходимцев,
Среди высшего командования донцов также было неблагополучно. Генерал Сидорин и генерал Келчевский, окончательно порвав с „добровольцами“, вели свою самостоятельную казачью политику, ища поддержки у „демократического“ казачества.
Генерал Слащев, бывший полновластный властитель Крыма, с переходом Ставки в Феодосию оставался во главе своего корпуса. Генерал Шиллинг был отчислен в распоряжение Главнокомандующего. Хороший строевой офицер, генерал Слащев, имея сборные случайные войска, отлично справлялся со своей задачей. С горстью людей, среди общего развала, он отстоял Крым. Однако полная, вне всякого контроля, самостоятельность, сознание безнаказанности окончательно вскружили ему голову. Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину, он в атмосфере общего развала окончательно запутался. Не довольствуясь уже ролью строевого начальника, он стремился влиять на общую политическую работу, засыпал Ставку всевозможными проектами и предположениями, одно другого сумбурнее, настаивал на смене целого ряда других начальников, требовал привлечения к работе казавшихся ему выдающимися лиц».
Возможно, эта характеристика Слащева навеяна конфликтом с ним. А в тот момент, когда Врангель только-только взял власть, он нашел в Слащеве, командире единственного боеспособного корпуса на полуострове, союзника против слишком «левых», с точки зрения обоих, офицеров Добровольческого корпуса и «казачьего сепаратизма». Вечером 22 марта отбывший на фронт Слащев телеграфировал Врангелю, что считает его положение в Севастополе опасным, и просил разрешения прибыть с бронепоездом и отрядом своих войск для охраны нового главнокомандующего. Врангель ответил, что в охране не нуждается, прибытие войск и бронепоезда считает излишним, а вот самого генерала всегда рад видеть.
Бывший офицер Добровольческой армии В. Дружинин вспоминал:
«В это время генерал Слащев был героем Крыма. Его все боялись и уважали. Только благодаря его самообладанию Крым был спасен от красных и принял тысячи добровольцев и беженцев из Новороссийска, Туапсе и Грузии. Слащев отдавал свои знаменитые, пародии на суворовские, приказы, и все им восхищались. Так, например, по случаю сдачи Перекопа в начале марта 1920 года он написал приказ: „Кто отдавал приказание сдать Перекоп? Перекоп завтра взять! Слащев“.
Его приказы были злобой дня. Даже барышни и те цитировали его приказы. Генерал Слащев был грозой тыла и любимцем фронта. Где появлялся он, там был обеспечен успех. Многие утверждали, что он ненормальный и только кокаин дает ему энергию. Появлялся он в роскошной казачьей форме…
Перед вечером мы пошли на вокзал по Екатерининской улице, встретили нашу хозяйственную часть, которая следовала по железной дороге. На трамвайных столбах мы увидели трех повешенных… Один офицер и два солдата. Повешены они были в форме. У каждого из них в руках был лист бумаги, на котором синим карандашом было написано: „За грабеж мирного населения. Слащев“. Толпа собиралась около этих повешенных. Некоторые одобряли Слащева:
— Жестоко, но зато показательней.
Другие упрекали Слащева, говоря, что это действует на молодое поколение. Эти трупы висели три дня. Слащев не церемонился. В это время в Крыму было одно наказание — через повешение. Оно вполне понятно. Из Новороссийска прибыла деморализованная толпа, которую нужно было сразу заставить опомниться. Боязнь смерти веяла над всеми, и поэтому точно исполняли приказы Слащева».
Слащев наводил порядок в тылу не менее беспощадно, чем Врангель.
Слащев прибыл в Севастополь 24 марта. На Врангеля он произвел неприятное впечатление. Тот писал в мемуарах: «После нашего последнего свидания он еще более осунулся и обрюзг. Его фантастический костюм, громкий нервный смех и беспорядочный отрывистый разговор производили тягостное впечатление. Я выразил ему восхищение
Неопределенная за последнее время, неустойчивая политика генерала Деникина, в связи с широко развившейся пропагандой враждебных нашему делу групп, окончательно сбила с толку всех. Необходимо было ясно и определенно дать ответ на наиболее жгучие вопросы, вырвать из рук наших врагов козыри их политической игры. Без этого нам не вдохнуть в войска утерянную веру в правоту нашего дела и не вернуть доверия населения. С этим нельзя было не согласиться.
Тут же генерал Слащев стал жаловаться на „левизну“ начальника штаба и его ближайших помощников, на несоответствие целого ряда старших начальников добровольческих частей, которые якобы „совсем ненадежны“, что его корпус, во главе с ним самим, единственно верные мне части и что он имеет сведения о том, что в Севастополе старшие чины Добровольческого корпуса „подготавливают переворот“, чем и вызвана была его телеграмма накануне. Я поспешил прекратить разговор, предложив генералу Слащеву съехать со мной на берег, чтобы повидать прибывших с ним людей его конвоя.
На Нахимовской площади был выстроен полуэскадрон. Я поздоровался с людьми, благодарил их за славную службу и объявил, что в ознаменование заслуг славных войск, отстоявших последнюю пядь родной земли, произвожу их начальника генерала Слащева в генерал-лейтенанты, а его начальника штаба в генерал-майоры. Генерал Слащев отбыл на фронт».
Пожалование Слащеву генерал-лейтенантского чина было не только наградой за героическую оборону Крыма, но и своеобразной платой за поддержку кандидатуры Врангеля, тогда как генералы-«добровольцы» пытались сохранить у власти Деникина. Но их идиллия длилась недолго. Очень скоро стало проявляться своеволие Слащева, у них с Врангелем появились разногласия по вопросам стратегии и политики. Главное же, Петр Николаевич опасался популярности Слащева в войсках, его честолюбивых амбиций некоронованного властителя Крыма, каким Яков Александрович фактически был в период панического отступления белых армий на Северном Кавказе, а также его неуравновешенности и злоупотребления спиртным и кокаином. Врангель тоже недолюбливал добровольцев и «левых», но прекрасно понимал, что сейчас для борьбы годится любой союзник, а уж тем более закаленные в боях ветераны Белого движения. Петр Николаевич был неплохим дипломатом и умел скрывать свои чувства и истинные взгляды. Так, он оставил начальником штаба генерала Махрова и генерал-квартирмейстерами полковников Коновалова и Дормана. Хотя многие во врангелевском окружении подозревали этих троих в «либерализме», Петр Николаевич ценил их как дельных, опытных работников.
Но Слащев не успокоился. 5 апреля 1920 года он подал Врангелю рапорт-донос на генералов — участников Военного совета:
«Секретно в собственные руки.
Главнокомандующему Вооруженными Силами на Юге России.
I. Мне известно, что многочисленные штабы бывшего главнокомандующего и командвойска не вполне уясняют себе сложность переживаемого времени, не понимают современного курса политики и условий новой работы. Замечается перегруженность канцелярий, многочисленность проектов, комиссий, предположений о ломке всего того, что, может быть, и худо, но способствовало удержанию Крыма (внешне и внутренне).
Всё это сказалось:
1. Печать, идущая на помощь фронту, остается без бумаги либо болтается из стороны в сторону.
2. Интриги вызывают самые дикие слухи, а причиной этому — нежелание некоторых лиц, делающих вид, что хотят создать что-то новое, расстаться со старыми местами. (Разрушается моя контрразведка, намечаются новые газеты, когда не хватает бумаги для старых, а мне не высылают орудий и автомобилей.)
Интриги на маленькой территории Крыма невероятно растут. Борьба идет с коренными защитниками фронта, до меня включительно, вторгаясь даже в мою частную жизнь (спирт, кокаин).