Вращая колесо Сансары
Шрифт:
– Угощайтесь, – пригласил Суслов и положил в свою чашку две ложечки варенья.
Я последовал его примеру.
Только я отхлебнул чая, как главный идеолог страны, непотопляемый ни при Сталине, ни при Хрущёве, ни при Шелепине, заявил:
– Я ознакомился с вашей необычной биографией, товарищ Мальцев. – Он посмотрел на меня, видимо ожидая какой-то реакции, но я с невозмутимым видом продолжал пить чай. Тогда Суслов продолжил: – Весьма неожиданный взлёт. Обычная дворовая шпана, и вдруг за какие-то год-два – всесоюзно известный персонаж. Такие таланты и в музыке, и в спорте… А что, вас действительно
– Было такое, – нехотя подтвердил я, думая, кто из друзей прежнего Мальцева проболтался.
– И после этого в вас и открылись эти самые таланты?
– Не знаю, может, совпало, а может, и в самом деле удар током послужил катализатором пробуждения моих способностей.
– Катализатором, – медленно повторил Суслов, будто катая слово во рту, и неожиданно спросил: – Товарищ Мальцев, что у вас было с дочерью Фурцевой? Только не врите.
Опаньки, вот это поворот! Это он что же, пригласил меня поговорить насчёт моей личной жизни?
Понятно, что я замешкался, но промедление могло вызвать у него подозрение в моей искренности, поэтому я решил с ответом не тянуть.
– Ничего не было, Михаил Андреевич, – сказал я, испытывая непреодолимое желание добавить: «Мамой клянусь!»
– А из-за кого она вены себе резала? Об этом сейчас вся Москва говорит, и вы наверняка слышали.
– Ну да, вчера услышал… от знакомого. Но почему вы решили, что я как-то связан с попыткой суицида Светланы Фурцевой?
– Но вы же не отрицаете факт вашего знакомства?
Всё это начинало походить на дешёвую пародию допроса у следователя. Осталось направить мне в глаза лампу, чтобы добиться полной аутентичности.
– Да, мы знакомы, но между нами ничего не было, и вообще я её не видел… почти год, с того самого банкета после товарищеского матча сборных Советского Союза и Бразилии.
– Но в тот раз вы вместе отлучались из банкетного зала.
– Михаил Андреевич, Светлана попросила меня проводить её до уборной. Я не мог отказать женщине, которая после выпитого не совсем твёрдо держалась на ногах. Проводил – этим всё и ограничилось.
– А вот некоторым бразильским товарищам показалось, будто они помешали вам в уборной своим появлением. Якобы и ваш вид, и вид Светланы говорили о том, что вас едва не застали за чем-то непотребным.
Вот блин, это кто же настучал-то? Манга и Флавио там точно были, ещё переводчик… Может, он и стуканул? Теперь поди разберись… Однако придётся как-то выкручиваться, на фиг мне не нужны проблемы с семейством Фурцевых.
– Не знаю, Михаил Андреевич, что там кому показалось, но ничего у нас со Светланой там не было, – с нажимом на последние слова произнёс я.
– Ну хорошо, – неожиданно легко согласился Суслов, – в конце концов, это ваши дела, хотя, на будущее, прежде чем вляпаться во что-то такое, хорошенько всё взвесьте. Зачастую личное пересекается с государственным… А теперь о делах, так сказать, насущных. Я вчера в какой-то мере неожиданно для себя стал свидетелем бурной дискуссии относительно грядущего музыкального мероприятия. Если точнее, то спора между вами и Екатериной Алексеевной. Проведение фестиваля я практически полностью доверил товарищу Фурцевой, поэтому ваши дебаты открыли мне глаза на кое-какие вещи. Действительно, фестиваль задумывался прежде всего как молодёжное мероприятие,
– Само собой, Михаил Андреевич. Идеология социализма как раз и пропагандирует идею – общественное выше личного. А после тысяча девятьсот семнадцатого это практически узаконено.
– Хм, а вы с трудами Владимира Ильича незнакомы? Что-то знаете о марксизме-ленинизме?
– Не буду вас обманывать, близко с этими учениями незнаком, но надеюсь когда-нибудь восполнить данный пробел.
– Что ж, похвальное желание.
Я невольно поднял глаза на портрет Ленина, затем перевёл взгляд на висевшее рядом изображение Шелепина. Показалось, что Первый секретарь ЦК КПСС мне заговорщически подмигнул, и я не сдержал ухмылки.
– Кому это вы там улыбаетесь за моей спиной? – подозрительно поинтересовался Суслов.
Он обернулся на стену, тоже глянул на портрет Шелепина, глубокомысленно хмыкнул, будто был в курсе какой-то тайны, и снова повернулся ко мне.
– Так вот, после организационного собрания мы пообщались с товарищем Фурцевой, она согласилась, что реализация билетов идёт не столь хорошими темпами, как предполагалось. На сегодняшний день, по самой свежей информации, продано всего 28 тысяч билетов, тогда как планировалось собрать 100-тысячный стадион. При этом, как ни печально, примерно половина из уже проданных билетов была реализована на предприятиях… Надеюсь, информация не покинет этих стен?
– Можете не сомневаться, Михаил Андреевич.
– Вчера уже за полночь я закончил знакомиться с экстренно собранной информацией по ансамблю «Апогей», певице Адель, а также коллективу The Beatles, о которых вы упоминали в своей речи на собрании. Что ж, действительно, популярность их не в пример выше, чем у оркестра Утёсова или Марка Бернеса…
– Или Шульженко, – вставил я.
– Да, и Шульженко тоже. При этом творческие работы «Апогея» и Адель получили одобрение художественных советов, так что в плане идеологии, как я понимаю, там придраться особо не к чему… А что, этот… Джон Леннон и впрямь высказывался с симпатией о Советском Союзе?
– Так и есть, ему импонируют некоторые аспекты социалистического строя. Равенство, братство, мир без бедных и богатых… Ну и желание посмотреть лично, как живут советские люди, тоже не на последнем месте.
– А остальные музыканты коллектива? Как они относятся к СССР?
– Я с ними не так плотно общался, но во всяком случае никакой агрессии или негатива в адрес нашей страны они не высказывали.
Что ж… – Суслов задумался, потирая подбородок. Затем снял очки, протёр линзы носовым платком. Снова водрузил на нос. Вздохнул и посмотрел мне в глаза. – Товарищ Мальцев, «Апогей» и Адель в курсе, что вы хотели бы их видеть в составе участников фестиваля? Они смогут подготовиться в сжатые сроки?