«Врата блаженства»

Павлищева Наталья Павловна

Конечно, говорили, что убит по приказу самого султана, которому надоело слушать грязные слова, изрыгаемые зятем. Возможно, а может, было, как сказал султан: Ферхад-паша не пожелал добровольно покинуть покои султана и оказал сопротивление дильсизам – немым охранникам Повелителя. Те его и порешили.

Узнав о гибели мужа, Сельджук-султания пришла к Повелителю в черном одеянии и при всех объявила, что надеется скоро надеть такое же по самому султану! Сулейман прогнал ее прочь и приказал не появляться перед глазами до конца дней. Валиде, ездившая

с дочерью к султану, совсем почернела. Одно дело, когда муж расправляется со своими братьями или сыновьями, рожденными другими женщинами, но совсем иное, когда брат расправляется с мужем сестры.

Известие об убийстве паши подлило масло в огонь, и янычары перевернули свои котелки…

Хуррем и сама не могла объяснить, почему вдруг бросилась на берег, сердце позвало. А навстречу уже спешил смотритель и оба евнуха:

– Там барк Повелителя!

Это действительно был султан, который приплыл, сделав порядочный крюк от Эдирне до побережья, но сразу в Стамбул не пошел, ждал, пока принесут известие о том, что творится в городе. Сулейман уже знал, что гарем не пострадал (хвала его предусмотрительности и бостанджи!), но сожжены дворцы многих пашей, в том числе и Ипподром. Где Хатидже, конечно, не знал.

– Приведи детей, – коротко бросила Хуррем Гюль, почти бегом направляясь к пирсу, куда уже подходил барк султана.

Сулейман увидел спешащую Хуррем издали, она была одета довольно просто, закутана в покрывало, потому что вокруг мужчины, но султан угадал сердцем. А потом увидел, как от дворца спешат служанки с детьми. Невольно посчитал: четверо, значит, с ними все в порядке.

– Повелитель… – склонили головы все встречавшие, но Сулейман видел только одну – свою Хуррем. Хотя видны только глаза в прорези яшмака, а в них слезы.

Султану не пристало обнимать женщину при всех, кроме того, эта женщина сбежала из гарема, хлопнув дверью. Сулейман сделал знак, чтобы следовали за ним, и отправился во дворец. Навстречу спешили служанки с детьми, Мехмед и Михримах не вытерпели и кинулись к отцу сами:

– Папа!

Наклониться в высоком тюрбане султана и не уронить его очень трудно, Сулейман просто взял детей за руки и прибавил шаг. Это выглядело странно: впереди быстрым шагом шел высокий, худой Сулейман, почти таща за руки притихших сына и дочь, а за ним следом спешили Хуррем, Гюль и Мария с Абдуллой и Селимом на руках и многочисленные сопровождающие.

Хуррем все поняла: султан не может ничего говорить при людях, наверное, случилось ужасное и им нужно бежать? Она готова, пусть только скажет куда. Хуррем знаком подозвала Бану:

– Покажи Повелителю, где наши комнаты.

Да, это было то, что нужно Сулейману, он спешил оказаться только со своей семьей.

Знаком приказав слугам выйти, Гюль посадила Селима в его колыбельку и поспешила прочь, Мария передала Абдуллу Хуррем и тоже вышла. Дети стояли, молча глядя на мрачного отца.

Когда двери закрылись, Хуррем наконец смогла скинуть покрывало

и убрать яшмак. Глаза впились в лицо султана с вопросом: «Что?!». А он почти без сил опустился на диван и привлек к себе Мехмеда и Михримах, показал, чтобы подошла Хуррем. Сулейману невыносимо хотелось обнять саму Хуррем, но сначала дети. Перецеловав всех четверых, он, наконец, обратился к их матери:

– Я все знаю. С янычарами разберусь. В гарем не проникли, но дворец Ибрагима сожгли. Хатидже…

– Она уже немного успокоилась, Повелитель.

– Кто?

– Хатидже.

– Откуда ты знаешь? Где Хатидже?

– Здесь. Она до срока родила сына, но мальчик умер.

– Хатидже здесь?! Как она сюда попала?

– Ей удалось выбраться из дворца, а приплыв сюда, Хатидже Султан уже никуда дальше не поехала.

Он спрашивал о Хатидже, расспрашивал о детях, говорил о бунте и скором возвращении Ибрагима и ни слова о ней самой. Сердце Хуррем сжалось от боли. Неужели она совсем не нужна Сулейману, неужели тем поступком оттолкнула его от себя навсегда? Ведь даже не прикоснулся, не заглянул в глаза…

Но она радовалась хотя бы за детей…

Султан решил пробыть во дворце до следующего дня. Хотелось спросить, не опасно ли это, но как она могла? Молчала…

Вечером Сулейман прислал за Хуррем евнуха Бану. Здесь не было таких условий, как во дворце Стамбула, хотя Повелителю тут же освободили лучшие комнаты, но какой сейчас спрос?

Хуррем шла, гадая, что скажет Сулейман, велит отправляться в ту же Манису вместе с детьми, ждать в Летнем дворце, пока он разберется с мятежниками, или вообще прогонит, поблагодарив за спасение детей и сестры?

Шагнула за дверь, поклонилась:

– Повелитель…

Он сделал знак евнуху удалиться. Когда дверь закрылась, подошел совсем близко, как делал когда-то, поднял ее лицо за подбородок, тихо спросил:

– Ждала?

И словно прорвало плотину, которая столько времени держала, у Хуррем потоком хлынули слезы. Здесь она плакала от отчаяния только первые дни, вернее, ночи, когда стало по-настоящему опасно, о слезах было забыто. Сулейману рассказали о том, как толково распоряжалась во дворце Хуррем, как все организовала, как к ней потянулись остальные женщины, как приехала Хатидже… много рассказали такого, что вызывало восхищение его возлюбленной, но для султана было главным другое: ждала?

Она плакала, орошая слезами рубашку на любимой груди, а он стоял и просто гладил ее золотистые волосы. И не нужно никаких объяснений, никаких слов. Она сумела сберечь детей, она ждала… А он приехал.

Сулейман справился с янычарами быстро, он просто позволил им растерять пыл, выждал, пока чуть остынут, когда ярость уступит место сомнениям, вернулся в Стамбул и приехал во дворец почти без охраны и вызвал к себе зачинщиков. Янычары воины, они оценили уверенность и бесстрашие султана, потому что их было во много раз больше, чем тех, с кем прибыл Повелитель.