Врата испуганного бога
Шрифт:
Всем своим видом Збышек показывал, что слова из него придется тянуть клещами. Большими такими, кузнечными клещами.
— А я-то… А как ты… это… Вот так прямо — взял и наставил?
— Ну… — сказал Збышек, — не так уж и прямо… Это, скорее, его жена ему их наставила… А я только участие принимал. Почти пассивное…
Дон вспомнил жену ротмистра Чачина и подумал, что напарник не врет. Не то, чтобы она… Но… От такой жизни… Тут Дон обиделся.
— И ты — молчал?
— Я что, похож на самоубийцу? Чачин, конечно, подозревал
— То есть я — перекресток, да, варвар? То есть я стукач? Ты так полагаешь?
— Дон, да о чем тут… ну к слову не пришлось. Да и давно дело было, на первом курсе еще… Мы с тобой незнакомы были.
— А… Ну ладно. Ну ты даешь.
— А статуя — несомненно Чачину. Я давно его подозревал в инопланетных сношениях. Кроме того посмотри — как раз четыре ноги.
— В общем, конечно, да, — признал Дон нехотя. — Но смущают детали.
— Не смущают.
— Смущают. Кому обычно ставятся памятники?
— Вождям, героям. Богам.
— Богам — реже. Но бывает. Еще кому?
— Королеве Английской.
Дон с сомнением глянул на статую:
— Не пойдет. Давай еще.
— Животным, — вспомнил Збышек. — В Риме, я слышал, есть памятник гусям. Помнишь, я говорил? Собакам ставят…
— А этотоже входит в категорию памятников героям? Не пойдет. Всё?
— Угу. Если вспомню еще что-нибудь — скажу.
— Вожди, герои, боги. Не суть важно. Информации достаточно, чтобы сделать один, но основополагающий вывод. Какой же вывод мы можем сделать?
— Ну давай, Дон, жарь, мочи, режь правду-матку! — сказал Збышек.
Дон заложил руки за спину и принялся расхаживать перед Збышеком с лекторским видом.
— А вывод, товарищ солдат, таков. Любая культура — человеческая или нечеловеческая — ставит памятники себе подобным. Герои и вожди — понятно. А боги — вспомни школьный курс мифологии — в большинстве случаев созданы по образу и подобию тех, кто их придумал. Поэтому я с уверенностью заявляю, что жители этой планеты, неважно, живы ли они сейчас или нет, были четвероногими, рогатыми и плотоядными.
— Все до единого? — спросил Збышек.
— Абсолютно.
— А фотографии?
— Фальци… сфалпи… фальсци… фальсификация!
— Очень хорошо. А вон тот гуманоид в холщовой рубахе, но совершенно без штанов, который не сканируется биолокатором?
— Рогов у него нет? — спросил Дон, усилием воли удерживая шейные мускулы от почти рефлекторного сокращения.
— Нет, — заверил Збышек, — Ноги две. И руки — две.
— Тогда ты бредишь. Нанюхавшись свежего воздуха.
(“Не выйдет, варвар, два раза на одни и те же грабли я не ловлюсь. Выдумай что-нибудь поновее.”)
— Эй, — сказал Збышек, глядя мимо Дона, — а ну, отойди оттуда!
Дону до зуда в затылке хотелось обернуться, но зная, что поганец добивается именно этого, он сдерживался.
—
Провокация затягивалась и обрастала деталями. И это смущало значительно больше, чем сам факт провокации. Хотя сделать вид, что ты собираешься включить лингвистический транслятор, якобы затем, чтобы поговорить с представителем незнакомой расы, — ход сильный. Но все-таки — совсем не в духе чертова поляка. Дон обернулся.
Счет остался прежним.
Существо смотрело на Збышека, вытянув шею и широко раскрыв желтоватые глаза. И держалось одной рукой за дверцу открытую бота. (Мать его, я забыл закрыть дверь! — подумал Збышек.) Выглядело оно как обычный человеческий ребенок — лет десяти, не больше. Аборигенчик. Аборигеша. Такой маленький, а уже абориген, аборигенище, зловредный и любопытный, аборигейша поганая! Прыгнет сейчас в бот, махнет по всем по двум двигателям и соси ты леденцы, без связи и транспорта! Из-под подола серой холщовой рубашки торчали голые тонкие ноги. На крупных коленках — старые ссадины.
— Во — бля! — вырвалось у Дона.
Через секунду аборигенчик, точно опомнившись, отпустил дверцу, завертелся на месте, проскочил под днищем бота и со всех ног кинулся в примыкающий к шестиугольнику площади узкий переулок. Збышек совершил героический рывок, но не успел. Он остановился на краю площади, глядя аборигенчику вслед.
— Куда он делся? — спросил подбежавший Дон.
— В дом заскочил. Вон в тот. В подъезд.
— Посмотрим?
— Давай.
Заперев двери бота, оперативнички быстрым шагом направились к дому, в котором скрылся ребенок. Гулкий подъезд с крутыми лестничными пролетами и тесными площадками между, какие-то слишком ровные, словно полированные, стены, двери на площадках — незапертые, полуоткрытые, распахнутые настежь, мертвые, темнота в помещениях за дверями.
Ни звука. Ни движения. Никого. Ребенок тоже пропал, растворившись в темноте одной из многочисленных квартир, или выскочив из этого подъезда через ход на крышу, с неудовольствием обнаруженный взбежавшим на последний этаж Доном. Хотя, кажется, пыль на ступеньках ведущей на крышу лестницы осталась не потревоженной ничьими ногами. Тут возник звук.
— Гай'ар, — пропели стены. — Ос'са-о…
— Что это? — спросил Дон.
— Что? — повернулся к нему Збышек и посмотрел с недоумением.
— Гай'ар, — повторил Дон, стараясь воспроизвести звук поточнее, — ос'са-о.
— Бредишь? — спросил Збышек.
— Нет, — сказал Дон. — Ты не слышал, что ли? Только что кто-то произнес эти слова. Или пропел.
— Ты. Никто, кроме тебя, здесь не пел. Можешь быть уверен. Да и ты тоже… хотя, конечно, тебе лучше знать…