Врата Кавказа

Алексашин Максим

Он выдвинул вперёд мазандеранскую пехоту, стоявшую до тех пор в резерве, и приказал ей идти на приступ. Ираклий, со своей стороны, бросил в бой последние немногочисленные резервы. Блестяще била персов грузинская артиллерия под руководством майора, князя Георгия Гурамишвили, который геройски погиб у своей пушки. С отрядом личной охраны в окружение попал и сам царь Ираклий. Увидев своего деда в таком положении, царевич Иоанн крикнул: «Царь Ираклий в опасности!» – и саблей бросился прибивать к нему дорогу. Триста арагвинцев, устремившиеся за царевичем Иоанном в последней безумной атаке, сумели оттеснить врага и буквально вырвали своего отчаянно сражавшегося царя из рук персов.

Геройство этого небольшого отряда из трёхсот человек позволило царю и сопровождающим его сыновьям, внукам и многим бойцам уйти в безопасное место. Царевич Иоанн обратился к своему деду со словами: «Каждый из твоих подданных знает твою храбрость и знает, что ты готов умереть за Отечество, но если суровая судьба уже изменила нам, то не увеличивай своей гибелью торжества неприятеля».

К тому времени

войска Ага-Мохаммед-хана зашли в тыл защитникам Тифлиса и, занимая все дороги, ведущие в город, грозили отрезать отступление. С удалением Ираклия битва не прекратилась. Царевич Давид долго ещё удерживал персидских воинов в кривых и тесных улицах предместья. Но когда он увидел, что неприятельские толпы занимают город, уже покинутый царём, тогда и последний грузинский отряд удалился к северу с намерением пробраться в горы, куда отступил Ираклий. Из менее чем пятитысячного войска царя Ираклия уйти в горы успели немногим более полутора сотен израненных в бою грузинских воинов. Триста арагвинцев неприступной стеной встали у тропы, ведущей в горы, и ценою своих жизней прикрыли отход царя, продлив ещё на несколько часов время битвы, исход которой уже был предрешён. Ни один из них не вернулся домой, к жене и детям. Да помянет их Господь на небесах!

Войска Ага-Мохаммед-хана дошли до Гори, но в город не вступили. Стычка подоспевшего подкрепления с персидским отрядом произошла на горе Квернаки, к востоку от Гори. Пока персидские войска входили в Тифлис, отважные горийцы разбили увлёкшийся преследованием персидский авангард.

Ага-Мохаммед-хану победа в битве за Тифлис досталась дорогой ценой. Его сорокатысячное войско сократилось вдвое всего лишь за один день битвы у ворот города! Разорив Кахетию и Карабах, Ага-Мохаммед-хан, опасаясь, что Ираклий соберёт крупные силы для ответного удара, поспешил покинуть Тифлис и отправился в Мурганскую степь на зимние квартиры. Он и поныне там сидит как грозный орёл, выискивающий очередную жертву. А на наших землях поселилась смерть. Чума и голод заканчивают чёрное дело нового персидского шаха. Скоро по ту сторону Казбека не останется ни одной живой души! Ах, если бы все сыновья Ираклия откликнулись на его призыв! Может быть, исход битвы был бы иной. Ах, если бы русские войска подоспели вовремя!

Я состоял при отряде князя Давида и от усталости не смог держать темп уходящих в горы воинов. Из последних сил забравшись на дерево и привязав себя поясом, чтобы не упасть, я забылся крепким сном. Не буду описывать все скитания, выпавшие на мою долю после падения Тифлиса. Скажу одно: в следующую неделю я пожалел, что не пал убитым под его стенами. Питаясь травой и ягодами, я шёл по дорогам, заваленным разлагающимися на солнце телами, пока не встретил попутчика – такого же, как и я, несчастного скитальца. Он уже успел побывать в разорённом Тифлисе и по дороге рассказал об увиденных им ужасах.

Жители города стали мучениками за веру. Запершегося в Сионском соборе митрополита сбросили в Куру с виноградной террасы его собственного дома. Всех священников перебили. Жители Тифлиса подверглись неистовым жестокостям. Целых шесть дней, с одиннадцатого по семнадцатое сентября, персияне предавались в городе всевозможным неистовствам: насиловали женщин, резали пленных и убивали грудных младенцев, перерубая их пополам с одного размаха только для того, чтобы испытать остроту своих сабель. В общем разрушении не была пощажена даже святыня. Персияне поставили на Авлабарском мосту икону Иверской Божьей матери и заставили жителей города издеваться над ней, бросая ослушников в Куру. Стойкие в вере тифлисцы плакали перед иконой, но никто не посмел причинить ей вред. Вскоре река запрудилась трупами. На Авлабарском мосту погибла и моя мать с семимесячным братом. Когда дикие персы хотели заставить её плюнуть в святой лик, она плюнула в лицо сотника-туркмена, стоявшего у иконы. Гнев его был столь страшен, что одним ударом своей сабли он разрубил пополам обоих: и мою мать, и брата. Воды Куры остановились и не смогли течь дальше моста – ниже по течению текла река крови. Десятки тысяч грузин были уведены в рабство. Все оставшиеся в городе женщины от десятилетних девочек и до почтенных дам были розданы персидским воинам в качестве наложниц. Говорят, на невольничьем рынке Анапы можно купить грузинскую девочку за один коврик для намаза или за 15 пиастров. Каждая ясноликая красавица попала в плен дивоподобному [23] персу и каждая сребротелая сделалась добычей тирана. Сердце каждой маковоликой девы изнывало по своему возлюбленному, белая грудь каждой матери была изранена горем по своим чадам и лучистые очи каждой жены проливали кровавые слезы по мужу, павшему на поле брани. Тифлис был превращён в руины, персы не пожалели ни одного дома.

23

Дэвы (дивы) – в кавказской мифологии чудовища, духи тьмы.

Узнав, что царь Ираклий находится тут же в Ананури, мы вместе с моим попутчиком, который, на моё счастье, оказался армянским священником, решились непременно его найти. Добравшись до Ананури, мы отправились к тамошнему грузинскому старинному монастырю как к единственному месту, в котором, наверное, могли встретиться с царём. В прошлом величественный, монастырь был невелик и почти весь уже развалился. Здесь под сводом одной разрушенной кельи, бывшей в углу монастырской стены, мы увидели человека, сидящего лицом к стене и закрытого простым овчинным тулупом. Рядом стоял ещё один

человек преклонного возраста. Мой попутчик спросил его: «Кто такой сидит в углу?» Старец ответил по-армянски пространно и с глубоким вздохом: «Тот, которого ты видишь, был некогда в великой славе, и имя его уважалось по всей Азии, ещё от дней Кули-хана. Он был лучший правитель народа своего. Как отец, старался о благоденствии его и умел сохранять целость царства своего до сего времени чрез целые сорок лет, но старость, лишившая егосил, положила всему преграду и конец. Чтоб отвратить раздоры и междоусобия в семействе своём, по смерти его последовать могущие, он думал сделать последнее добро народу своему и для лучшего управления разделил царство по частям. Но несчастный царь Ираклий ошибся в своих надеждах. Бывший евнухом Кули-хана, в то время как Ираклий носил звание военачальника Персии, пришел ныне победить немощную старость его. Как и собственные дети отказались помочь ему и спасти Отечество, потому что их было много и всякий из них думал, что он будет стараться не для себя, а для другого. Он принуждён был прибегнуть к царю Имерети. Но если ты был в Тифлисе, то, конечно, видел весь позор, какой представляли там войска его. Ираклий с горстью людей сражался со ста тысячами и лишился престола оттого, что был оставлен без жалости детьми своими, и кому же на жертву? Евнуху – человеку, который прежде ему раболепствовал! Померкла долголетняя слава его; столица обращена в развалины и благоденствие народа его – в погибель. Вот под сей стеною видишь ты укрывающегося от всех людей славного царя Грузии, без помощи и покрытого только овчинною шкурой. Царедворцы и все находившиеся при нём ближние его, природные подданные, коих он покоил и питал на лоне своём во всём изобилии, оставили его. Ни один из них не последовал за владыкою своим, кроме меня, самого последнего армянина. Я прислуживал у повара его и питался от падающих крупиц. Я один только не забыл, что и сии крупицы принадлежали царю, один я не бросил сего несчастного царя: охраняю его, прошу милостыню или иным образом достаю кусок хлеба и приношу ему».

Этот добрый старик, рассказывая мне приключение царя, горестно плакал об участи, постигшей его, как верный преданный раб. «Возьми! – сказал он, передавая мне грамоту. – Отвези её русскому правителю Гудовичу, чтобы он видел, что царь Ираклий не предал свою северную сестру».

Я поспешил к вам и в перевалах встретил русские батальоны, которые хоть и с опозданием, но всё же шли на выручку царю Ираклию. Перейдя Терек, я узнал, где расположен ваш лагерь. Мой разум расслабился, я уснул в нескольких верстах от него, за что и поплатился. Двое лезгин поймали меня, но перед тем, как отвезти к себе, решили выведать ваши силы. Когда они подъехали совсем близко к лагерю, я закричал. Ваши солдаты убили моих обидчиков и доставили меня к вам.

К костру, возле которого расположились Вани и русские офицеры, подошёл штаб-офицер четвёртого батальона, подполковник Михаил Михайлович Верёвкин, грудь которого, как и грудь Карягина, украшала медаль за взятие Анапы.

– Хорош молодец! – невольно вырвалось у него. – И что с тобой теперь делать?

– Можно к вам на службу пойти? – неожиданно произнёс Вани.

– Не положено! – отрезал Верёвкин. – Хотя… Определю-ка я тебя пока что в обоз. Найдёшь капитана над вожжами [24] и сообщишь, что находишься в его распоряжении. Утром он получит соответствующие бумаги. Пусть поставит тебя на довольствие. Места здешние знаешь?

24

Капитан над вожжами – в русской армии должностное лицо, отвечающее за то, чтобы войска двигались по нужным маршрутам и прибывали в намеченные пункты. Он обязан отыскивать из местных жителей проводников, знающих окружающую местность, и обеспечивать ими войска. Нечто вроде начальника службы проводников. Позже негласно эту должность солдаты между собой в шутку называли «службой Иванов Сусаниных».

– Конечно!

– Будешь проводником.

Верёвкин подозвал караульного солдата и велел накормить и отвести армянского парня в палатку. Затем перевёл взгляд на своих воспитанников Лисаневича и Котляревского. Лазарев перехватил этот взгляд и обратился к меткому стрелку:

– Как звать-то тебя, сынок?

– Сержант мушкетёрской роты Кубанского егерского полка Лисаневич.

– А по имени?

– Дмитрий Тихонович.

– Грамоте обучен?

– Обучен. Но кроме грамоты ничему не обучали. Учителем моим была мать. Мы с братом из обедневших дворян Воронежской губернии. У матери денег на учителей не было. Да что там учителя! Мы, дворяне, землю вынуждены были пахать, чтобы прокормить себя.

– Родители живы?

– Два года назад, как в армию пошёл, живы были, а сейчас… Не могу знать…

– Завтра, герой, повелю триста рублей нарочным отослать для твоих родителей! Пусть гордятся, что такого сына воспитали! Ты же не просто жизнь неизвестному тебе офицеру спас, ты душу свою спас! Ты метко стреляешь и верно мыслишь. То, что грамоте обучен, – это хорошо! Читай больше – быстрее постигнешь суть войны. За подвиг твой произвожу тебя приказом в сержанты и перевожу к Карягину в егерскую роту – ему такие молодцы ой как нужны! Павел Михайлович, принимай ещё одного стрелка, да гляди, выучи его хорошенько, чтобы имя Лисаневич гремело по всему Кавказу! Вы же, сержант Котляревский, производитесь в капралы и поступаете ко мне секретарём. На ваших плечах отныне, молодой человек, исход боя. От вашей расторопности и умения разобраться в обстановке будет зависеть, погибнет ещё несколько русских солдат или нет. Служить под моим началом тяжело, но, я уверен, вы справитесь!