Врата Крамолы
Шрифт:
— Я дал клятву на крови.
По аудиториуму пробежался приглушенный шум голосов. Выходит, Орзун был одним из них.
— Ты выбираешь смерть, когда предложена жизнь, — подытожил Хан.
— Я поклялся на Пути Небес и призвал вечную пустоту забрать меня и поглотить мою душу, если отрекусь от своей клятвы. Я исполнил обряд цусан гараг и связал себя законом вселенной. Выбор был ошибочным, но клятва неизменна, как и судьба клятвопреступника. Так было с тех самых пор, как мы ступали по бесконечным лугам.
— Эта война —
— Тогда пустота проклянет и их.
— Я могу освободить тебя. Я Каган, творец закона. Тебе нет необходимости идти на это.
Впервые лицо Орзуна дрогнуло. Он посмотрел на окружавших его воинов, затем на эмблему Легиона, и, наконец, снова на примарха.
— Я дал клятву, — сказал легионер. — Ее нельзя взять назад. Даже вам это не дано, повелитель.
Хан несколько секунд смотрел в глаза воину, выискивая в нем малейший шанс на отречение.
— Ты поступил глупо, Орзун, — сказал он. — Даже если бы я связал свою судьбу с братом, то никогда бы не позволил, чтобы этот обет сохранил силу. Клятва на крови священна, она дается в присутствии задьин арга для разрешения вопросов вендетты. Ты позволил обмануть себя, превратить клятву в жалкую насмешку. Ты погубил себя в тот самый момент, когда я крайне нуждаюсь в воинах.
Орзун оставался непреклонным, пока говорил его господин. Он знал об этом, как и все присутствующие в зале. Слова примарха не изменили бы его решения.
— Я в последний раз спрашиваю тебя, — обратился Хан. — Откажешься ли ты от клятвы?
Орзун ответил немедленно.
— Я бы сражался с вами до самых врат Терры, повелитель. Я бы погиб там с улыбкой на устах. Но я не уподоблюсь тем, кто погубил меня. Я не буду лгать ни человеку, ни старым богам, и не нарушу клятву. Я больше не заслуживаю данной мне жизни.
— Тогда ты знаешь, что необходимо сделать, — сказал Хан, извлекая меч.
Он спустился с трибуны и подошел к Орзуну.
Воин напрягся, но оставался неподвижным. Хан встал перед ним, направив острие меча к незащищенной груди легионера.
— Из всех разновидностей предательства, которые мой брат пустил в ход, это наихудшее. Он разрушил то, что некогда было единым, и обратил наши острейшие клинки против нас же. Я хотел бы, чтобы ты не давал клятвы, так как ты стоишь тысячи предателей, которые нарушили свои собственные обеты. Ты мог бы сражаться со мной на Терре. Когда я буду там, твое имя будет выгравировано на моем доспехе, как и всех тех, кто не проклял себя, отказавшись от цусан гараг. Ваши имена придадут остроту лезвию моего меча, и именно таким способом ты будешь служить мне и далее.
Орзун ни разу не отвел взгляда от примарха.
— Могу я задать вопрос, повелитель, — обратился он твердым голосом. — Сколько братьев отреклись?
Хан одарил его холодной улыбкой, словно сам вопрос был нелепым.
— Ни один, — ответил
— Сколько таких, как он? — спросил впоследствии Арвида.
— Немного, — ответил Есугэй. — Мне сказали, что даже Хасик не давал клятвы на крови.
— Значит, Хан не сильно ранит Легион, казнив их.
— Легион — нет, — сказал Есугэй. — А вот себя очень сильно.
Ближе к концу шторма усилились. Арвида знал о пылающем над облаками огромном эфирном барьере. Тот окольцевал планету, возникнув словно в результате ядерного взрыва и окружив мир бурлящей завесой варп-вещества.
В тот момент было легко утратить надежду. Тысячный Сын достаточно хорошо ощущал, что ни один корабль не сможет пробить такую преграду, а значит покинуть Просперо невозможно.
Но уверенность никогда не уходила. Арвида тратил сокращающиеся силы на тщетные поиски пищи и воды и отражение нападений прозрачных психонойен, когда те приближались. На первое место вышло выживание, подчеркивающее его странствующее существование.
Воин сохранил карты. Время от времени, когда молния сверкала особенно ярко, и он мог разглядеть находку более отчетливо, Арвида вынимал колоду и тасовал ее. Подходящие для толкования комбинации не выпадали — он видел фоски, чередующиеся с изображениями королей, ученых и бесов с когтистыми ногами. Если карты когда-то и обладали силой гадания, то она исчезла.
Или же, возможно, карты по-прежнему говорили правду, просто он больше не мог видеть то, что они ему показывали.
Корвид не помнил, когда в последний раз спал. Он бесконечно брел по руинам, изредка разговаривая с собой, чтобы сохранить рассудок. Все, что он слышал — удары грома, приглушенный грохот падающей каменной кладки и едва слышимый шепот призраков.
По какой-то причине его потянуло назад в центр. Несмотря на опасность, его извилистый маршрут привел его туда, где все началось. Он увидел огромную гору пирамиды Фотепа и несколько часов смотрел на нее. Площадь Оккулюм была поблизости, мерцая призрачным танцем своих странных стражников.
— Чего ты ждешь? — спросил Белый Шрам.
Арвида посмотрел на него. Он уже знал его имя — Орзун. Воин был мертвенно бледным, а в груди зияла смертельная рана.
— Я не знаю, — ответил корвид.
— Ты взял карты.
— Взял.
— Брось их.
— Почему ты этого хочешь? — холодно улыбнулся Арвида, понимая бессмысленность разговора с призраком. — Почему ты вообще чего-то хочешь от меня?
— Все это уроки для тебя, — сказал Орзун. — Происходящее — картина, а мы — мазки кистью.
Арвида проигнорировал слова. Ни его, ни Белого Шрама на самом деле здесь не было.
— Чего ты ждешь? — снова спросил Орзун, словно на видеоповторе.
— Не знаю, — как и прежде ответил Арвида.