Врата Мертвого Дома
Шрифт:
— Голова змея, — тихо проговорил Элан, — на длинной, гибкой шее Империи. Скажи, Калам, неужели в глубине души — как старому солдату — тебе не хочется стоять сейчас там, на палубе, и смотреть с ленцой и любопытством на одинокий торговый корабль, идущий в Фалар, и чувствовать, как внутри тебя вызревает тихая, смертоносная решимость? Плыть, чтобы привести в исполнение наказание, которое Ласиин всегда назначает, как и подобает Императрице, — десятикратно. Не разрывает ли тебя сейчас на две части, Калам?
— Не тебе копаться в моих мыслях, Элан, что бы там ни подсказывало буйное воображение. Ты меня не знаешь
Тот вздохнул.
— Мы дрались бок о бок, Калам. Показали себя смертоносной командой. Наш общий друг в Эрлитане подозревал о твоих замыслах — подумай, насколько выше станут твои шансы, если рядом буду я…
Калам медленно обернулся к Элану.
— Шансы на что? — проговорил он едва слышным голосом.
Салк Элан пожал плечами — легко, беззаботно.
— На что угодно. Ты просто не умеешь работать в команде, да? Прежде был Быстрый Бен, а до него — Порсал К’настра, в доимперские времена, в Карашимеше. Худ свидетель, всякий, кто занялся бы твоей историей, Калам, мог бы решить, что ты очень выигрываешь от работы в команде. Ну, что скажешь?
Убийца ответил, медленно прикрывая веки:
— А почему ты решил, что я сейчас один, а, Салк Элан?
На краткий, но чрезвычайно приятный миг Калам увидел, как неуверенность исказила черты Элана, но затем оно снова стало непроницаемым.
— И где же прячется твой товарищ? В «вороньем гнезде» с этим сомнительно названным вперёдсмотрящим?
Калам отвернулся.
— Где же ещё?
Уходя, убийца чувствовал спиной пристальный взгляд Салка Элана. Гордыня у тебя такая же, как и у всех магов, дружок. Уж прости, обожаю её обламывать по краям.
Глава восемнадцатая
Я стоял там,
куда сходились тени, в конце
Тропы Ладоней, —
одиночники, д’иверсы
сквозь врата истины,
где из темноты
все тайны рождаются.
Трут Сэн’ал’Бхок’арал. Тропа
Они обнаружили четыре трупа у вырвавшегося из земли корня, за которым маячил вход в лабиринт. Тела были смяты, руки и ноги переломаны, тёмные балахоны перекручены и пропитаны засохшей кровью.
Узнавание обрушилось на Маппо глухо и тяжело — подтверждение тому, что он давно уже подозревал. Безымянные… Жрецы Азатов, если у таких сущностей вообще могут быть жрецы. Сколько же холодных рук привели нас сюда? Я… Икарий… два изогнутых корня… ползут в Треморлор…
Икарий хмыкнул и шагнул вперёд, не сводя глаз со сломанного посоха, который лежал рядом с одним из тел.
— Я уже видел подобные, — сказал он.
Трелль нахмурился.
— Как? Где?
— Во сне.
— Сне?
Ягг улыбнулся уголком рта.
— О да, Маппо, даже мне снятся сны. — Он снова посмотрел на мертвецов. — Начиналось так же, как и все остальные такие сны. Я с трудом ковыляю куда-то. Мне больно. Но на мне нет ран, а на оружии — крови. Нет, боль внутри меня, как от знания, которое некогда приобрёл, а затем вновь утратил.
Маппо смотрел в спину другу, пытаясь понять его слова.
— Я выхожу, — сухо продолжил ягг, — на окраину города. Трелльского города на равнине. Он уничтожен. Следы чародейства пятнают землю…
— Икарий…
— Затем появляется женщина, одетая так же, как эти. Жрица. Она держит в руках посох, из которого до сих пор сочится губительная сила. «Что же ты сделала?» — спрашиваю я. «Только то, что было необходимо», — тихо отвечает она. Я вижу на её лице сильный страх, когда она смотрит на меня. Это меня огорчает. «Ягг, ты не должен бродить по миру один». Эти слова пробуждают ужасные воспоминания. Образы, лица — спутники, бессчётное число. Будто я редко странствовал один. Мужчины и женщины путешествовали со мной, иногда поодиночке, иногда легионами. Эти воспоминания наполняют меня горечью, будто я каким-то образом предал одного из этих спутников. — Он замолк, и Маппо заметил, что ягг медленно кивает. — Теперь я понимаю. Все они были стражами, как и ты, Маппо. И все они потерпели неудачу. Возможно, погибли от моей руки. — Он встряхнулся. — Жрица видит то, что написано у меня на лице, её собственное лицо становится отражением моего. Затем она кивает. Её посох расцветает чародейством… и я иду по безжизненной равнине, один. Боль ушла — на её месте в сердце теперь пустота. Я чувствую, как воспоминания рассыпаются… утекают… я чувствую, что видел только сон. И просыпаюсь. — Ягг обернулся и одарил Маппо ужасной улыбкой.
Невозможно. Искажение истины. Я видел бойню своими глазами. Я говорил со жрицей. Во снах, Икарий, тебе является иллюзорная угроза.
Скрипач откашлялся.
— Похоже, они охраняли вход. Но тот, кто хотел войти, оказался им не по зубам.
— В Ягг-одане, — проговорил Маппо, — их называют Безымянными.
Икарий сурово взглянул на трелля.
— Этот культ, — пробормотала Апсалар, — считается исчезнувшим.
Все посмотрели на неё. Девушка пожала плечами.
— Знания Танцора.
Искарал заворчал, брызгая слюной:
— Худ бы побрал их гнилые души! Высокомерные ублюдки все до одного — да как они смеют столько брать на себя?
— Что брать на себя? — прорычал Скрипач.
Верховный жрец обхватил себя руками.
— Ничего. Ничего не говори об этом, да. Служители Азатов — пф-ф! Неужто мы лишь фигуры на доске? Мой повелитель очистил от них Империю, да. Задача для Перстов, как говорит Танцор. Необходимая чистка, чтобы вырвать колючку из тела Императора. Бойня и осквернение. Безжалостно. Слишком много уязвимых секретов — коридоров власти — о, как они презирали моего повелителя, когда он вошёл в Мёртвый дом…
— Искарал! — рявкнула Апсалар.
Жрец сжался, будто получил пощёчину.
Икарий обернулся к девушке.
— Кто это сказал? Твоими устами — кто говорил?
Она холодно посмотрела на ягга.
— Обладание воспоминаниями накладывает ответственность, Икарий, так же, как их отсутствие снимает вину.
Ягг вздрогнул. Крокус шагнул вперёд.
— Апсалар?
Она улыбнулась.
— Или Котильон? Нет, Крокус, здесь только я сама. Боюсь, я уже устала от этих подозрений. Будто у меня не осталось собственной личности, которой бы не коснулся бог, что меня одержал. Когда он взял меня, я была маленькой девочкой. Дочерью рыбака. Но я уже не маленький ребёнок.