Врата Мертвого Дома

Эриксон Стивен

Ещё несколько минут он сидел неподвижно, лениво теребя собственный хвостик, а затем развернулся и заковылял по коридору, пока не остановился перед доспехами в алькове. Массивный закрытый шлем шевельнулся с тихим скрипом, из него послышался резкий голос:

— Я рад, что моему одиночеству пришёл конец, малыш. Треморлор от всего сердца приветствует тебя… хоть ты и испачкал пол в передней.

Пыль и щебень вылетели из-под копыт и ударились в щит Дукера, когда виканский всадник упал

на землю и покатился, остановившись у самых ног историка. Совсем мальчик, он казался таким умиротворённым, глаза закрыты, будто спит. Но для этого юноши все сны уже закончились.

Дукер перешагнул через тело и остановился в туче пыли, которую оно подняло. Короткий меч в правой руке покрывала подсыхающая кровь, так что каждый раз, когда историк менял хват, раздавался густой хлюпающий звук.

Всадники разворачивались на изрытой копытами площадке перед историком. В промежутки между ними летели стрелы, гудевшие в воздухе, как стрекозы. Дукер вздёрнул щит, чтобы поймать стрелу, которая целила ему прямо в лицо, ахнул, когда сила удара двинула обитый кожей край к губам и подбородку так, что рассекла кожу.

Тарксийская кавалерия прорвала линию обороны и готова была отрезать дюжину оставшихся взводов от остальной армии. Контратака Вороньего клана была яростной, но обошлась дорого. Хуже того, устало шагая вперёд, заметил Дукер, она, кажется, провалилась.

Взводы пехоты оказались отрезаны и теперь сбились в четыре группы (лишь одна — сколько-нибудь многочисленная), пытаясь соединиться. Меньше двух десятков всадников Вороньего клана оставались в сёдлах, каждого из них окружали тарксийцы и свирепо рубили широкими тальварами. Всюду на земле извивались и кричали лошади, бешено лягались от боли.

Круп боевого коня чуть не сбил историка с ног. Дукер шагнул в сторону и вогнал остриё короткого меча в затянутое кожей бедро тарксийца. Лёгкая броня поначалу держалась, но историк налёг всем весом и почувствовал, что клинок пронзил плоть, вошёл глубоко и царапнул по кости. Он провернул меч.

Сверху обрушился тальвар и врезался в край щита Дукера. Историк пригнулся, потянул за собой застрявшее оружие. Свежая кровь хлынула на правую руку, когда он вырвал из раны клинок. Дукер рубил бедро всадника, пока конь не отскочил, так что враг оказался вне досягаемости.

Дукер поправил шлем, чтобы не закрывал глаза, сморгнул песок и пот, затем снова двинулся вперёд, направляясь к самому крупному скоплению пехоты.

Три дня прошло с битвы в Санимонской долине и кровавой отсрочки, которую даровали малазанцам хундрилы. Нежданные союзники завершили бой тем, что погнали остатки племён-соперников по степи в часы заката, прежде чем рассеяться и вернуться в собственные земли. Во всяком случае, с тех пор их не видели.

Поражение привело Корболо Дома в ярость — это было совершенно очевидно, — нападения теперь происходили непрерывно, бесконечная битва уже

более сорока часов — и никаких признаков того, что это скоро закончится.

Враги снова и снова накатывались на потрёпанную Собачью цепь — с флангов, с тыла, иногда с двух или трёх направлений одновременно. То, чего не могли достигнуть клинки, копья и стрелы, довершала усталость. Солдаты просто падали на землю — доспехи изодраны в клочья, десятки мелких ранений медленно подтачивали последние силы. Сердца останавливались, сосуды лопались под кожей, так что возникали чёрные синяки, будто армию поразила неведомая болезнь.

То, что увидел Дукер, даже не ужасало, эти картины просто не поддавались осознанию.

Историк добрался до позиций пехоты одновременно с остальными группами. Солдаты выстроили круговую оборону; ощетинившееся клинками кольцо, которое не смогла бы одолеть никакая — даже самая вышколенная — кавалерия.

Внутри кольца один из мечников начал бить мечом по щиту, заревел, усиливая голосом ритм ударов. Кольцо шевельнулось: поворот, все солдаты шагнули одновременно вперёд и в сторону, поворот, весь отряд сместился, поворот, медленно двинулся туда, где оставшиеся полки ещё держали линию обороны здесь, на западном фланге цепи.

Дукер шагал с ними, во внешних рядах кольца, добивал всех вражеских солдат, которых затоптал строй. Рядом гарцевали пять всадников Вороньего клана. Только они выжили после контратаки, и даже из них двое уже никогда не смогут пойти в бой.

Через несколько минут кольцо достигло линии обороны, раскрылось и влилось в ряды своих. Виканцы пришпорили взмыленных коней и поскакали на юг. Дукер начал проталкиваться через ряды солдат, пока не вышел на открытое место. Он опустил дрожащие руки, сплюнул кровь на землю, затем медленно поднял голову.

Мимо него шагали беженцы. В клубах пыли сотни лиц повернулись в сторону Дукера, все смотрели на тонкий кордон пехоты позади — всё, что отделяло малазанцев от кровавой расправы, — как он выгибается, отступает, становится всё тоньше с каждой минутой. Лица оставались безучастными, беженцы уже преодолели ту черту, за которой не оставалось ни мыслей, ни эмоций. Они сделались просто частью прилива, который не знает отливов, где отстать значит погибнуть, поэтому они ковыляли вперёд, вцепившись в последнее и самое драгоценное — детей.

К Дукеру подошли две фигуры, они двигались вдоль потока беженцев от передовых позиций. Историк мучительно всматривался в них, чувствовал, что должен узнать, но все лица теперь стали лицами незнакомцев.

— Историк!

Хриплый голос вывел его из прострации. Разбитые губы заныли, когда Дукер сказал:

— Капитан Сон.

В руки историку ткнули оплетённый кувшин. Он вложил короткий меч в ножны и принял сосуд. От холодной воды заныли зубы, но Дукер не обратил на это внимания и продолжал пить.