Врата миров. Дилогия
Шрифт:
— Ты сама виновата, — сказала я ей. Вряд ли она меня услышала, но увидеть успела. Чуть позже.
Я взлетела вверх, избавившись наконец от неудобного шерстяного платка. Я уцепилась снизу за решетчатый пол второго этажа, ногами обняла стальную скобу и замерла, поджидая, пока они добегут до меня. Они двигались медленно, прижимаясь к стенам. Очевидно, их здорово напугали три бездыханных охранника. Они столпились возле решетки, которая прыгала туда-сюда, а я все ждала, распластавшись под потолком, с кинжалом в зубах.
Кой-Кой тем временем нашел щель для своего пластичного
Те шестеро, что шли по нашему следу, оттащили спящего охранника и остановили судороги решетки. Когда они крадучись прошли подо мной, я спрыгнула вниз и напала сзади, на главного. Высокий офицер докладывал кому-то через трубочку, торчавшую у него в ухе, он переступал мягко и тихо, как пума на охоте, и непрерывно целился в открытую дверь. Он целился в светлый прямоугольник в конце коридора, куда только что спряталась Юля.
Его сердце громыхало так, что я нащупала бы его стилетом даже с завязанными глазами.
Рядом с женщиной-саксаулом шла другая женщина, широкая и опасная, как горная обезьяна. Прежде чем командир их группы упал, она единственная заметила меня и сразу выстрелила, даже не обернувшись. Но попала в своего товарища, которого я толкнула в спину. Второй из четверых мужчин схватился за ногу и с руганью скорчился на полу.
В ответ на выстрел Кой-Кой ударил очередями с двух рук, и мне ничего не оставалось, кроме как распластаться на ребристом железе. Кажется, Кой-Кой убил двоих и двоих ранил. Особой меткости ему не требовалось, но это чудо, что он с такого расстояния не задел меня.
Я прыгнула на того, кто уцелел под градом пуль. Это был крупный, вспотевший мужчина, он спрятался в дверной нише и прилежно целился туда, где только что стоял перевертыш. Он успел повернуть ко мне рыхлое зернистое лицо, и, как это порой случается, перед тем как нанести удар, я увидела его в детстве.
Потом я прирезала их обеих, сухую привратницу и широкую обезьяну. Второй я оказала крупную услугу: она была смертельно ранена в живот и мучилась бы еще очень долго. Женщина-саксаул выстрелила в меня дважды, прежде чем я сломала руку, сжимавшую пистоль. Мне повезло, что она плохо видела в темноте.
— Кой-Кой, спроси ее, почему она меня так ненавидит? — Я присела рядом, несильно ударила ее кулаком в нос и взяла ее за волосы.
Она даже не плакала, она ныла и тряслась. Из ее разбитого острого носа лилась кровь, но глаза оставались сухими. В них не было страха, только ненависть.
— Женщина-гроза, сейчас не время… — начала Кеа, но я ее оборвала. Они ждали меня в проеме самой последней двери, выводящей к женским камерам, но я не могла оторваться.
— Ты меня удивляешь, Кеа. — Я заговорила на македонском. — Разве тебе я должна повторить, что не опаздывает тот, кто никуда не торопится?
— Ты права, — согласилась Кеа. — Я не понимаю язык руссов, но чую мысли этой женщины. Ты
— Кой-Кой, скажи ей… Ты могла нам помочь, — обратилась я к женщине-саксаулу. — От тебя требовалось не нарушать закон, но проявить немного доброты. Ты могла помочь девочке, она так мечтала обнять бабушку. Всего лишь пять минут. Ты стреляла в нас, ты хотела меня убить, хотя до этого никогда не видела. Я прошу, объясни мне. Для меня это очень важно. Кой-Кой, переведи ей. Скажи ей, что мы отпустим ее, но пусть честно ответит — за что она нас ненавидит? За что она ненавидит тех, кому должна помогать?
Но охранница так и не ответила. У меня не было времени выдавливать из нее правду заклинаниями, к тому же следовало беречь силы. Я внушила ей, что стилет проткнул ее сердце.
Мы заперли за собой последнюю дверь и отправились искать бабушку. Я ошиблась, мы попали не во двор, а в квадратный зал с натянутой сверху частой сеткой. У Кой-Коя в руках очутилась связка ключей. Хотя нюхач сразу указала на нужную дверь, я вскрыла и другие камеры. Мой план требовал присутствия большого числа людей. Нам встретились две вооруженные охранницы, но они предпочли не связываться и сбежали.
Вначале робко, а затем все смелее из душных низких комнат повалили женщины. Большинство — молодые, но попадались и настоящие атаманши, как я себе их представляю. Одеты все были разношерстно, почти как на улицах Петербурга. Меня удивило, что многие свободно общались по те-ле-фо-ну.
— Ни хрена себе! Это что, революция? Кто бомбу кинул?
— Слыхали, собаки тявкают! Никак в четвертом блоке кто-то ноги сделал!
— Ща, сделаешь тут… Эй, а вертухайки где? Куды все подевались?
— Ой, девочки, гля, какая фря! Ой, а какие у нас столовые приборы! — Крепкая, коротко стриженная женщина обнажила золотые зубы. За ней, плотной группкой, выступали еще четверо, все татуированные, алчные, чем-то похожие на шакалов.
— Домина, эти пятеро настроены на драку, — оповестила Кеа. — И я советовала бы перевертышу сменить облик. Мне думается, что люди в этой форме здесь не вызывают восхищения.
Но Кой-Кой и сам догадался. Возбужденные, бурлящие женщины разом вскрикнули и подались в стороны, когда вместо охранника перед ними очутился их любимый человек с портрета. Правда, этот человек через плечо нес автомат, поэтому близко подходить к нему не спешили.
Перевертыша и Юлю оттеснили от меня; я успела им крикнуть, чтобы берегли нюхача. Мне и в голову не могло прийти, что среди несчастных заключенных я столкнусь с очередной напастью.
— Ты меня не слышишь, зая? — Из золотой пасти женщины пахнуло гнилью. — Поделись перышком, красивая, а?
— Убери руки. — Я улыбнулась гиене и ее своре как можно более приветливо. — Я пришла сюда не за тобой.
— Утиньки, какие мы страшные, — чересчур громко рассмеялась матрона, а за ней угодливо захихикали другие. Они отстали, растворились в толпе, но у меня не возникло сомнений, что скоро мы встретимся снова. Такие люди слышат только себя.