Врата огня

Прессфилд Стивен

…Старец Нестор, мудрец бесподобныйСредь ахейских мужей кудроглавых,Лег на землю, исполнен годами,И закрыл, как во сне, свои очи,Встретив гибель от стрел Артемиды.

Десять рассветов спустя Диомаха и я стояли у Трех Дорог, на границе Аттики и Мегары, откуда на восток шла Афинская дорога, на запад – Священная дорога в Дельфы, а на юго-запад, к перешейку и Пелопоннесу,– Коринф­ская. Без сомнения, мы представляли собой пару самых диких оборванцев – босые, с опаленными

солнцем лицами и завязанными сзади хвостом длинными волосами. У обо­их были кинжал и лук, а рядом скакали собаки, все в репьях, как и мы сами.

По всем направлениям у Трех Дорог наблюдалось пред­рассветное оживленное движение – ехали возы, телеги и крытые повозки с товарами или дровами, шли на рынок крестьянские мальчишки со своим сыром и яйцами, с мешками лука. (Вот так же и мы с Дио отправились в Астак в то утро, теперь казавшееся столь далеким, а ведь по календарю с тех пор прошло всего лишь две зимы.) Мы останавли­вались у всех перекрестков и справлялись о пути. Да, указал один погонщик, Афины там, в двух часах ходьбы, не больше.

Во время недельного путешествия с гор мы с Диомахой почти не разговаривали. Мы думали о городах, о том, что нас ждет в нашей новой жизни. Я наблюдал, как другие путники глазеют на Диомаху. В ней была заметна потреб­ность быть женщиной.

– Я хочу иметь ребенка,– ни с того ни с сего вдруг ска­зала она в последний день нашего путешествия.– Хочу мужа, который бы заботился о нем и обо мне. Хочу дом. Самый захудалый – все равно, лишь бы было место, где я разобью маленький садик, посажу у порога цветы и наведу красоту для моего мужа и детей.

Так она выражала свою доброту ко мне, заблаговременно устанавливая дистанцию, чтобы у меня было время привык­нуть.

– Ты меня понимаешь, Ксео?

Я понимал.

– Какую из собак ты возьмешь? – спросил я.

– Не сердись на меня. Я только пытаюсь рассказать тебе как все есть и как должно быть.

Мы решили, что она возьмет Удачу, а я – Счастье.

– В городе мы можем остановиться вместе,– вслух поделилась своими мыслями Диомаха, пока мы шли.– Скажем что мы брат и сестра. Но ты должен понимать, Ксео, что если я найду достойного мужчину, который будет относиться ко мне с уважением…

– Я понимаю. Можешь больше не говорить.

За два дня до того нас на повозке с возницей обогнала знатная афинская дама с мужем, сопровождаемая веселой толпой друзей и слуг. Дама заметила дикую девушку Дио­маху и потребовала от служанок, чтобы они вымыли ее, умастили тело оливковым маслом и расчесали ей волосы. Она хотела расчесать и мои, но я не позволил. Вся их компания остановилась у тенистого ручья и развлекалась лепешками и вином, пока служанки, отведя Дио в сторону, приводили ее в порядок. Когда моя двоюродная сестра появилась, я не узнал ее. Афинская дама была вне себя от восторга и, не переставая, превозносила Диомахино очарование предвкушая, какое волнение в крови городской может вызовет эта цветущая красота. Она настаивала, что бы Дио и я, как только доберемся до Афин, явились прямо в дом ее мужа, а она позаботится о работе для нас и о продолжении нашего образования. Ее слуга будет ждать нас у Фриазийских ворот. Любой нам скажет, где это.

Мы шагали дальше, последний день был долог. Надписи на составленных в ряд амфорах с вином и других товарах, что везли обгонявшие нас повозки, указывали места доставки – Фалерон или Афины. В говоре слышался аттический акцент. Мы остановились поглазеть на отряд афинской конницы, красовавшийся перед толпой. Мимо, направляясь в город, прошли четверо моряков, у каждого на

плече весло, а в руке уключина и подушка. Вскоре и мне пред стояло стать таким же.

В горах мы всегда спали обнявшись – не как любовники, а просто чтобы согревать друг друга. В те последние ночи в пути Дио заворачивалась в свой плащ и спала отдельно. Наконец на рассвете мы подошли к Трем Дорогам, Я остановился, глазея на проезжавшую грузовую повозку и тут почувствовал на себе взгляд двоюродной сестры.

– Ты не идешь, да?

Я ничего не ответил.

Она знала, какую дорогу я выберу.

– Бруксий рассердится на тебя,– сказала Диомаха.

У собак на охоте Дио и я научились понимать друг друга по одному взгляду. Я глазами попрощался с ней и попросил понять меня. В этом городе о ней позаботятся, Ее жизнь женщины только начиналась.

– Спартанцы будут к тебе жестоки,– сказала Диомаха. Собаки нетерпеливо бегали у наших ног. Они еще не знали что тоже разлучаются. Дио обеими руками сжала мою. – И мы никогда уже не будем спать в объятиях друг друга, братец?

Наверное, возницам и крестьянским мальчишкам, что спешили в это утро на рынок, наше прощание показалось причудливым спектаклем: двое оборванных подростков обнимаются на обочине, луки на плече и кинжалы за по­ясом, свернутые по-походному плащи за спиной.

Диомаха пошла по своей дороге, а я – по своей. Ей было пятнадцать. Мне – двенадцать.

Не могу сказать, скольким из этого я поделился с Алек­сандром. Когда я закончил, его лицо так и не просветлело. Мы вцепились в какой-то жалкий плавучий обломок, едва выдерживавший и одного-то, но мы слишком изнемогли, чтобы плыть дальше. Вода становилась все холоднее. Наши члены охватила гипотермия; я слышал, как Александр прокашливается и отхаркивает, набираясь сил заговорить.

– Нам нужно бросить этот обломок. Если не бросим, умрем.

Я смотрел на север. Там были различимы вершины гор, но сам берег оставался невидим. Александр холодной рукой схватил мою.

– Что бы ни случилось,– поклялся он,– я тебя не брошу..

И он отпустил обломок. Я последовал за ним.

Через час мы рухнули, как Одиссей, на скалистый берег у журчащего ручья. Мы глотали свежую воду из источника среди скал, смыли соль с волос, промыли глаза и полные благодарности за свое спасение, преклонили коле­р ни. Пол-утра мы проспали, как убитые. Я слазил за яйцами, которые потом мы проглотили сырыми, стоя в лохмотьях на песке.

– Спасибо, друг,– тихо-тихо проговорил Александр. Он протянул мне руку, и я сжал ее.

– Спасибо и тебе.

Солнце приближалось к зениту. Наши заскорузлые от соли плащи высохли у нас на плечах.

– Пошли,– сказал Александр.– Мы потеряли полдня.

Глава одиннадцатая

Сражение состоялось на запыленной равнине к западу от Антириона, на расстоянии полета стрелы от берега, прямо под городскими стенами. Непостоянная, вьющаяся по долине речка Аканаф рассекала поле боя пополам. Перпендикулярно руслу, вдоль обращенного к морю фланга, антирионцы возвели грубую стену. Вражеский левый фланг прикрывали изрезанные холмы. Часть равнины, прилегаю­щую к стене, занимала приморская свалка – там виднелись гниющие остовы судов, сва­ленные в беспорядке, смердящие кучи мусо­ра, над которыми, галдя, вились стаи чаек. Вдобавок противник разбросал камни и при­битый к берегу плавник, чтобы местность, по которой пойдет в наступление Леонид со сво­им войском, была как можно более неровной.