Врата Рима
Шрифт:
Наступал медлительный вечер позднего лета, когда воздух мягок и дневной свет часами наливается всеми оттенками серого, прежде чем окончательно раствориться в темноте.
Погруженная в свои мысли, Александрия не сразу увидела Гая, да и не ожидала его увидеть. Гай был занят почти так же, как его дядя, и возвращался домой очень поздно, успевая только поесть и поспать. Охранники у ворот привыкли к нему и впускали его без слов. Заметив Александрию в саду, Гай вздрогнул и на миг застыл на месте, любуясь ею.
Когда Гай подошел, Александрия обернулась и улыбнулась ему.
— У тебя счастливое лицо, — сказал он, улыбаясь в ответ.
— Да,
Гай не целовал ее с того самого раза в конюшне, еще в поместье, но сейчас понял, что настало подходящее время. Марк уже уехал; дом Мария казался пустым.
Он наклонил голову, и его сердце болезненно заколотилось, почти как от страха.
Перед тем как их губы соприкоснулись, Гай услышал ее теплое дыхание, а потом ощутил вкус ее губ и крепко обнял ее. Объятие казалось таким естественным, словно они были созданы друг для друга.
— Я не могу передать тебе, как часто я об этом думал, — прошептал он.
Александрия посмотрела ему в глаза и поняла, что хочет сделать ему подарок.
— Пошли ко мне в комнату, — прошептала она и взяла его за руку.
Словно во сне, Гай последовал за ней через сад. Карла проводила их взглядом и пробормотала:
— Давно пора!
Сначала Гай волновался, что будет неуклюж или, что еще хуже, тороплив, но Александрия прохладными руками направляла его движения. Она взяла с полки бутылочку ароматизированного масла и вылила несколько ленивых капель себе на ладони. Сильный аромат масла заполнил легкие Гая. Александрия села на него верхом и стала нежно втирать масло ему в грудь, потом ниже, так что Гай ахнул от наслаждения. Потом он взял часть масла со своей кожи и потянулся к ее грудям, вспоминая тот первый раз, когда во дворе поместья увидел их мягкое покачивание. Гай осторожно прижался губами к одной груди, ко второй, чувствуя вкус ее кожи и двигая губами по намазанным маслом соскам. От этого прикосновения Александрия приоткрыла рот и закрыла глаза. Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и ее распущенные волосы накрыли обоих.
Когда вечер перешел в ночь, они нетерпеливо соединились, а потом — еще раз, игриво и радостно. В ее комнате не было свеч, но глаза Александрии сияли, а темно-золотые руки и ноги словно светились в темноте, когда она двигалась под ним.
Гай проснулся до рассвета и увидел, что она смотрит ему в лицо.
— Это был мой первый раз, — тихо сказал он. В душе он понимал, что лучше не спрашивать, но не спросить не мог. — А твой?
Она улыбнулась, хотя ее улыбка была грустной.
— Хотела бы я, чтобы так было! — ответила она. — Правда хотела бы.
— А ты… с Марком?
Александрия шире открыла глаза. Неужели он настолько наивен и не понимает, что ее оскорбил?
— О, я бы не против, — огрызнулась она, — только он не просил.
— Извини, — покраснел Гай, — я не имел в виду…
— А он сказал, что это было? — с напором спросила Александрия.
Гай, стараясь сохранить невозмутимость, ответил:
— Да, боюсь, он этим хвастался.
— В следующий раз, когда увижу его, дам кинжалом в глаз. Боги! — сердито воскликнула Александрия и начала одеваться.
Гай с серьезным видом кивнул, хотя его очень веселила мысль о Марке, который однажды вернется, ничего не подозревая.
Они поспешно оделись: оба не хотели, чтобы кто-то заметил, как он выходит из ее комнаты до рассвета. Александрия вышла из
— Когда я смогу снова тебя увидеть? — тихо спросил Гай.
Александрия отвела взгляд, и ему показалось, что она не хочет отвечать. Его сердце упало.
— Гай… Я была счастлива каждый миг этой ночи: так приятно касаться тебя, чувствовать вкус твоей кожи… Но ты женишься на дочери Рима. Разве ты не знал, что я не римлянка? Моя мать была из Карфагена. Ее забрали в рабство ребенком и сделали проституткой. Я родилась поздно, и после меня она так и не оправилась.
— Я тебя люблю, — сказал Гай.
Он знал, что сейчас это правда, и надеялся, что этого достаточно. Он хотел как-то показать Александрии, что ночь с ней значит для него больше, чем просто удовольствие.
Александрия лишь слегка покачала головой.
— Если любишь, позволь мне остаться в доме Мария. Я умею делать украшения и когда-нибудь сделаю столько, что смогу выкупить себя. Здесь я смогу добиться такого счастья, какого никогда не увижу, если позволю себе любить тебя. Да, я могла бы тебя любить, но ты станешь солдатом и уедешь, а мне пришлось бы смотреть на твою жену и детей и кивать им на улице. Не делай меня своей шлюхой, Гай. Я видела такую жизнь и не хочу ее. Не заставляй меня жалеть о прошлой ночи. Я не хочу жалеть о таких прекрасных часах.
— Я бы мог тебя освободить, — с обидой прошептал Гай.
Все вокруг словно потеряло смысл.
Глаза Александрии сверкнули от гнева, но она быстро подавила его.
— Нет! О, ты мог бы переступить через мою гордость и подписать мое освобождение по римскому закону, но я бы заслужила его в твоей постели. Гай, теперь я поняла, что и так свободна в том, что действительно важно. Чтобы стать свободной по закону, я должна честно работать и выкупить себя. Тогда я буду принадлежать самой себе. Сегодня я познакомилась с человеком, который назвал себя честным и гордым. У меня тоже есть честность и гордость, Гай, и я не хочу их терять. Я тебя не забуду. Приходи ко мне в гости через двадцать лет, и я подарю тебе золотой кулон, сделанный с любовью.
— Приду.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку, а потом поднялся и ушел из ароматного сада.
Гай бродил по улицам города, пока не заблудился и не устал настолько, что все его чувства онемели.
ГЛАВА 23
При свете взошедшей луны Марий хмуро мерил центуриона взглядом.
— У тебя был четкий приказ. Почему ты его не выполнил?
Тот, немного запинаясь, ответил:
— Консул, я предположил, что это ошибка!
Центурион побледнел. Он знал, что его теперь ждет. Солдат не посылает гонцов, чтобы ставить под вопрос приказы, а подчиняется. Но этот приказ был чистым безумством!
— Тебе было приказано рассмотреть тактику боя с римским легионом. А именно: найти способы убрать их преимущество большой подвижности за стенами города. Что здесь непонятно?
Легионер побледнел еще больше, понимая, как под мрачным взглядом Мария исчезают его пенсия и ранг.
— Я… Никто не думает, что Сулла нападет на Рим. Никто еще не нападал на город…
Марий его прервал:
— Ты разжалован в рядовые. Пришли ко мне Октавия, твоего заместителя. Он займет твое место.
Что-то внутри легионера оборвалось. Ему было больше сорока, и продвижения по службе больше не видать.