Врата славы

Тиамат

И тогда киаранский князь нанес подлый удар. Рассудив, что надежды нет и что лучше остаться в живых и спасти остатки войска, повернул он своих воинов назад и отступил. Не погнушался он бросить Матолви на произвол судьбы, потому что затаил на него злобу, да и Ашурран была ему не по душе; и проклят навеки киаранский князь за свое предательство, за измену королю и воинскому братству. Предательство не принесло ему пользы — через три дня после битвы Аланн Браголлах киаранское войско эльфы вырезали до единого человека. Кто ведает, если б князь не отвел свои войска, другим мог бы стать исход битвы. Но теперь уж поздно о том говорить, ибо история свершилась.

Окруженный врагами, пал Матолви Бычий Рог от стрел

и клинков, и голову его эльфийский витязь вздел на копье, будто охотничий трофей. Пали стяги Верлуа и Аолайго, Фалариса и Архизы, и знамя чародеев пало, и из пяти королевских стягов лишь два уцелело. Полегли все королевские военачальники, шагу назад не сделав, и княгиню Аолайго вынесли из боя, трижды раненую. Убит был князь Фалариса, сражавшийся рядом с королем, и кровью своей смыл он позор, постигший его после трусливого бегства из княжества перед лицом опасности. До последнего прикрывал он короля и рану его плащом своим зажимал, пока не подоспела помощь. Был король тяжело ранен в бедро и кровью едва не истек. Если бы не чародейка Леворхам, не увидел бы он нового дня.

И поле было усеяно телами убитых и умирающих, и воинов, способных держать оружие, уцелело не более пяти тысяч, эльфов же осталось вдвое больше, и каждый стоил десятерых. Поистине богатую жатву собрала смерть в эту ночь, и за разорение Галадона эльфы отомстили вдесятеро. И битву эту назвали Аланн Браголлах — Месть Эльфов.

Тела Ашурран после битвы так и не нашли, сколько ни искали. Решили люди, что Древние забрали его с собой для каких-то низменных целей, чтобы предать поруганию или выставить как военный трофей. И никто не знал, что случилось с ней на самом деле, а случилось с ней вот что.

34. Поединок Ашурран с Дирфионом

Видя, что осталась она одна на поле битвы, что отступают люди, и вот-вот отступление это перейдет в бегство, закричала Ашурран громовым голосом:

— Где вы предпочитаете умереть — в погребах и подвалах, прячась от Древних, или здесь, при свете дня, защищая свою землю? Вперед, доблестные дети Юнана, мы поляжем здесь, но никто из врагов не уйдет живым!

Сорвав с себя барсову шкуру, подняла она ее на копье, будто знамя, и кинулась вперед. На полном скаку врубилась она в ряды эльфов, не ища уже победы или славы, а только доблестной смерти. Душа ее горела от ненависти, как зернышко на раскаленной сковороде, и золотой лев на щите оглашал поле брани грозным рыком.

Несколько мгновений казалось, что никто не последует за ней. Но гордость зажглась в сердцах воинов, поворотили они коней и напали на Древних. Отчаялись они сверх всякой меры и потому подобны были волкам и медведям, обезумевшим от запаха крови, и никто не мог им противостоять. Казалось, демоны вселились в них, и нечеловеческой была их ярость. Нельзя было уже обратить поражение людей в победу — но возможно еще было остановить отступление, спасти остатки войска и эльфам нанести урон. И сердцем сражения стала неистовая воительница Ашурран.

Выступил тогда против нее эльфийский витязь по имени Дирфион. Происходил он от эльфийских королей древности и по крови был родичем и наследником правителя Древних. Был он славен среди своего племени доблестью и воинским искусством, и не находилось ему равного меж эльфов по мастерству в обращении с оружием. Ашурран среди эльфов была подобна волчице среди волков, Дирфион же был среди смертных, как волк в овечьем загоне, и падали они от его руки, как осенние листья под северным ветром. Дрался витязь без шлема, его серебряные волосы развевались, и был он подобен вестнику смерти или прекрасному демону, а удар его клинка был смертоносен, как бросок гадюки.

Внешность Дирфиона была замечательна благодаря сообразности его стати, красоте его облика и изумительности его лица; был он будто

небожитель, сошедший на землю. Даже яростью боя упоенная, не могла Ашурран не залюбоваться на него. И все прочие противники, не сговариваясь, опустили мечи, на копья оперлись, ожидая исхода поединка. Поистине величественное зрелище представляли собой эти двое — великие воители великих народов.

Дирфион был облачен в панцирь из эльфийского серебра, именуемого мифрилом, и панцирь его был чудесно украшен чеканным узором "летящий лебедь", а кольчуга была двойного плетения в стиле "струя водопада". Высок он был ростом и широк в плечах, как не всякий Древний бывает. Лицо его белизной превосходило молодую луну, и казалось, свет от него исходит. Серебряными были волосы его, а глаза — как обжигающий лед горных ледников Хаэлгиры. На щите его изображен был лебедь — символ эльфийских правителей, и вооружен был витязь копьем с наконечником в виде ивового листа и клинком, разрубающим сталь. Клинок его носил имя Агларос, Рассветный Луч, и больше был подобен косе, чем мечу, на длинной рукояти, с широким лезвием в виде побега остролиста. Не знал промаха этот клинок, и удар его был неотвратим, как удар самой судьбы. Белым был скакун его, да только не конь был под его седлом, а трехлетний единорог с посеребренным рогом, и сам этот рог был подобен острейшему клинку.

Ашурран же была с ним несходна во всем. По своему обыкновению была она облачена в вороненые доспехи, украшенные лишь шрамами от клинков, и кольчугу из колец меньше глаза саранчи. Не признавала она иных украшений для битвы, кроме звериных шкур, добытых собственной рукой. Среди прочих предпочитала она шкуру барса — будто черные фиалки на белом поле. Черным был ее верлонский скакун с атласными боками, выносливый и сильный, такой же яростный, как его наездница. В гуще битвы скалился он и кусал лошадей и людей без разбору, нагоняя страх на противников, и лягался, если враг подходил сзади. Как живая, обнажала клыки золотая голова льва на ее щите, и не было ни царапины на его блестящей поверхности, ибо отличался он невероятной прочностью. Смуглым было лицо ее в прорези шлема, и глаза сверкали, как драгоценный сапфир, как море перед ураганом. А косы уложены были вокруг головы, и не видно было их под шлемом, и если не знать, не догадаешься, что перед тобой женщина, ибо не отличалась она стройностью стана, изяществом членов и легкостью движений. Была она вооружена копьем, добытым в логове демона из Цинзу, и острой изогнутой саблей, какую в битве предпочитали аррианки.

Ашурран и Дирфион сошлись в поединке, словно черный коршун и ясный сокол; словно темная ночь и светлый день; словно грозовая туча и ослепительная молния; словно огонь и лед, словно скала и волна, словно гранит и алмаз. Земля Юнана не видела еще подобного поединка! Ударили воины друг друга копьями в щит, и копья сломались от силы удара, а сами всадники едва удержались, чтобы не вылететь из седла. Бросив бесполезные обломки, скрестили они мечи и загарцевали на месте, обмениваясь ударами. Черный жеребец Ашурран, почуяв эльфийского единорога, хрипел и бил копытом, а единорог склонял голову и пытался пронзить его витым рогом.

Улучив мгновение, нанес Дирфион рубящий удар сверху вниз, вложив в него всю свою силу и боевую магию эльфов. Успела воительница подставить щит, и раскололся щит ее пополам, и навеки замолчала голова золотого зверя, в стольких сражениях ее защищавшая. Нечему было остановить клинок Дирфиона, и рассек он левую руку Ашурран до самой кости. Хлынула кровь воительницы ручьем, пятная чепрак коня.

"Не встречалось мне прежде столь сильного противника, — помыслила Ашурран. — Следует быстрее закончить бой, иначе я истеку кровью". Напала она на эльфийского витязя с удвоенной яростью. Однако все ее атаки разбивались об его силу, как прибой о скалистый берег.