Враждебная территория
Шрифт:
– Я несу истину и свет этой мрачной, унылой и Богом забытой Галактике, Форки! – рявкнула на него Роз не своим голосом, так что тот едва устоял на ногах.
Наступила пауза. Форкман ждал пояснений, а Розалинда медлила, видимо, считая, что тот сам догадается.
– Давай короче, Роз, прошу – не удержался глава ОВБ.
Она посмотрела на него с нескрываемым презрением и сказала:
– Хочешь покороче, будет покороче! … Надо унять твоего бульдога раз и навсегда!
– Ты про кого, Роз? – искренне не понял Форкман.
– Я про Кирилла… Он растащил по своим делам всех моих девчат. Настраивает их против меня… Они ж непростые, сам знаешь, и очень
– Что за глупости? … На Совете ж все обсудили. План «Бэкдор». Он нужен нам всем, ты ж знаешь.
– В гробу видала я этот Совет, если под шумок у меня растаскивают весь отдел!
– А как ты хотела. СОП-а больше нет, и это не наша прихоть! Это постановление синтов из Арктура!
– СОП-а нет, а ОВБ есть – сверкнула она на него глазами.
– Совсем сдурела!? Под кого копаешь!? – возмутился Форкман.
– Испугался? … Не бойся.
– Ха! Тебя что ли!? – хохотнул Форкман. – Ты теперь никто и зовут никак!
– Вот именно! … А мне это на старости лет совсем не надо.
– Тогда что тебе надо? – уже даже как-то устало спросил Форкман.
– Убери Кирилла и сделай меня замом. Я должна сама назначать и снимать своих девочек, а Кирилл пусть своей дочкой занимается.
– Что!? Ха-ха-ха! Это ж просто нелепо и смешно! … Кирилл на себе тянет все тайные операции, ниточки, связи!
Роза слушала его, не перебивая, и улыбалась.
– Не выгораживай его! Все, что Кирилл ведет, под надзором Семьи! – осекла Роз смех Форки.
Форкман умолк, посмотрел на холо-куб, затем на Роз и снова на кубик-проектор.
– А ты не блефуешь? … Когда успела?
– На днях… Блондиночка, конечно, огненная! Особенно в красном боди-сюите! Ей очень идет! Я бы и сама, будь мужчиной, вдула бы ей! – подмигнула она ему с легкой улыбкой в пол рта.
– Сука ты, Роз! Я ж не лезу в твои отношения с Линкером!
– Я имею права. На мне нет обременения в виде семьи и детей… А, вот, ты со своей Эл совсем страх потерял. Повезло тебе, что Адриану пофиг, а женушка твоя на Эдэмии пузико греет, иначе давно бы тебя, как ссаную тряпку выбросили в урну!
– Детей моих не тронь!
– Я не за этим пришла, придурок! … Кирилл в обмен на запись! Иначе твоя супруга получит кристалл с веселыми картинками!
– Как я по-твоему должен это сделать!? – взмолился Форкман.
– Как хочешь! … Сам придумай. Ты ж умный… Или посоветуйся со своей подруженцией-партнершей.
На последней фразе она встала из-за стола и направилась к выходу, оставив холо-куб на столе. Форкман посмотрел на него с некоторым любопытством, затем перевел вопросительный взгляд ей вслед. Она уже у двери обернулась и, поймав его немой вопрос, ответила:
– Это тебе, чтобы скрасить одинокие ночи. Моя любимая запись. Эл в красном просто бесподобна… Завидую тебе молча.
На последок она отправила ему воздушный поцелуй и собиралась уже исчезнуть за дверью, как он крикнул вслед:
– Осторожнее на поворотах, Роз! Ты сейчас влезаешь на чужую почву!
– Ха-ха-ха… Я по долгу службы, Форки, всегда на враждебной территории! Мне не привыкать!
(продолжение следует…)
*Бонус*
Сидение на одном месте сутками напролет угнетало. Изолятор временного задержания на КСП нельзя было назвать ни комфортным, ни уютным. Не для того он тут был организован. Из пищи в меню оказался предусмотрен только протеиновый коктейль через трубочку экзо-костюма.
– Почему ты не приказал нам навалиться на нее!? Нас было 5-ро, а она одна! Мы бы сбили ее с ног и скрутили бы, как казарку!
Сухрейн уже давно с ними не спорил. Это ему неплохо удавалось 3 – 4 цикла тому назад, когда была надежда на то, что Кейтель понял его, а, если нет, то Нагиб все разъяснил, и что они послали сигнал о ЧП, и что помощь вот-вот прибудет. Однако шел уже 5-ый цикл их заточения, а ровным счетом ничего не происходило, будто на «Элеоне» всем было все равно. Надзиратели, 2 болвана у выхода из изолятора, все так же, не шевелясь, смотрели своими матово-серыми лицевыми пластинами прямо на них сквозь прозрачное броне-стекло 3 блоков, где все трое находились раздельно друг от друга. Общая система вентилирования худо-бедно передавала звуки их голосов, но сейчас Сухрейн от этого больше терял, чем выигрывал. Прошло время, когда он держал ребят в тонусе в ожидании помощи. Сейчас уже стало совершенно ясно, что ее не будет, что что-то на «Буревестнике» пошло не так.
– Сухре, зачем ты доверил наше спасение этому уроду Нагибу!? Разве не ясно было сразу, что он сбежит, как только увидит возможность!?
Сухрейн снова смолчал. Когда-то давно еще в младшей группе симбионтов 8-летний мальчик по имени Нагиб совершил поступок, который глубоко отложился в сердце 6-летнего Сухре. С тех пор Сухрейн не раз буквально за уши вытаскивал Нагиба из многочисленных бед и проступков, которые попятам преследовали парня, как некое проклятие. Сухрейн заслужил авторитет своей отличной учебой и примерной подготовкой. Да, он возгордился этим, но все равно через «не хочу», через такую-то мать тащил Нагиба из пропасти, куда тот уверенно катился со своими выходками, невзирая на наказания. Сухрейн знал его тайну, знал, о чем тот мечтал. Знал и видел, что эмоции и отрицания действительности не приближают Нагиба к желанному, но наоборот отдаляют его.
– На каком основании ты вообще позволил «Буревестнику» со странной сигнатурой совершить докинг!?
Вопросы от ребят уже повторялись. Они не могли придумать и предъявить ему ничего нового, а потому возвращались к старому. Сухрейн знал ответ на этот вопрос. Он ответил на него самому себе еще пару циклов тому назад. «Раму», с которой возился Нагиб, мог бы помочь слинковать тот, кто уже отслужил на этой КСП. На «Буревестнике» как раз и находилась та самая «палочка-выручалочка». Сухрейн нарушил протокол, что не сделал бы ни за что при любых других обстоятельствах. Теперь его парни, те кто остались, сходили с ума. Морально давили не условия содержания, хотя и они тоже были стесненные, но потеря надежды. Сам Сухрейн ощущал холодные липкие пальцы отчаяния, которые пробирались к нему под скафандр и связывали остатки воли и желания искать выход. А выхода, как он думал, и не было. 2 ЭМИ-удавки стесняли движения рук и ног, а 3-я, словно ошейник, блокировала работу его нейро-импланта. Он не раз пытался позвать ту, которая повязала их, на разговор, но она так и не вышла на связь. Уже 5-ый цикл на них смотрели бездушные лицевые пластины двух скалтон-дронов, облаченных в экзо-костюмы, которые без единого движения, как примагниченные стояли у выхода из изолятора, словно статуи.