Шрифт:
This is the end
Beautiful friend
This is the end
My only friend, the end
(The Doors)
Вот именно, – сказал Иа. – Явно тронулись. Но я тут ни при чём.
(А. Милн/Б. Заходер)
Глава 1
Люди – они как муравьи. Особенно, если взглянуть на них беспристрастно
Но иногда…
В желтой жаркой Африке, в центральной ее части, а также в дебрях Амазонки водятся муравьи-сиафу, так они называются, а если по латыни, то dorilus wilverthi, чтоб вам было понятнее, если кто знает латынь.
И вот эти самые сиафу вдруг как сорвутся с места, как построятся в колонны, да как ломанут куда-нибудь, где хорошо потому, что их там нет. И не стоит становиться у них на пути, не съедят, так понадкусывают. Зачем они идут – за счастьем? За справедливостью? Или их влекут причины геополитического характера? И не спросишь.
Остается спросить у самих себя, а что вело, что влекло нас самих, на протяжении всей истории? Зачем мы сами выстраивались в колонны и шли туда, где и без нас было не худо. Зачем топтали чужие пашни, жгли города, шеломами вычерпывали и без того обмелевшие по летнему времени речки?
И сколько ни написано поэм и саг, былин и песен, а все равно – непонятно. И никогда точно не знаешь, кто герой, а кто злодей. Разве не герой тот, отчаянный, лезущий по хлипкой, качающейся лестнице на каменную стену? Лезущий, карабкающийся навстречу летящим в него камням, стрелам, дротикам? Уворачивающийся от острой сабли и кипящей смолы?
Разве он не достоин славы?
А тот, что стоя на кромке стены, длинным шестом спихивает прочь лестницу с карабкающимися по ней врагами? Под градом стрел и камней, запущенных стоящими внизу катапультами. Тот, что первым встречает и вступает в бой с теми, кто залез на стену? И пока он мечом старается поразить одного супостата, справа и слева появляются новые, вроде голов у многоглавой гидры – на место одного вылезают двое.
Он, защищающий родной город, отца, мать, жену, детей – всех, кто там, за его спиной, защищающий право – свое и их, право просто жить, – разве он не герой?
Нет, никогда в этом не разобраться, и не понять. Особенно, если смотреть беспристрастно и объективно. Откуда-нибудь сверху. С высоты, скажем, драконьего полета.
1
Первый блин, говорят, всегда комом. Вот именно таким комом – грязным, кровавым, нелепым, обернулась первая встреча воинства царя Бенедикта с первым же встреченным им супостатом.
Разбитая, потрепанная, но не потерявшая управления армия ахинейского султана, уходившая от преследующих ее закованных в стальную броню арбокорских рыцарей, вышла, сама того не ожидая, на стоявшую лагерем армию последних защитников Амирана.
Это случилось в тот самый день, когда Ратомир с триумфом вернулся в Трехгорное, освободив захваченных степными налетчиками пленников. В этот же день Принципию с веревкой на шее вели по улице хамадийского села. Вели сквозь строй
Такой уж выдался день – триумфа сына, позора дочери и болезненного крушения надежд отца. Тем более болезненного, что две стрелы нашли и его, ранив – одна в плечо, другая в ногу повыше колена. «Бессмертные» Куртифлясовой дюжины защищали от стрел, принимая их на себя, только самого Куртифляса. Они защищали его, своего командира и господина, а что до прочих, то только постольку, поскольку они были рядом.
Да, именно тучи стрел, поднятые в воздух ахинейскими лучниками, решили исход сражения. Именно они, эти летящие сверху смертоносные жала, заставили «бессмертных» вопреки всем приказам сгрудиться вокруг своих командиров, предоставив всех прочих своей несчастной судьбе.
И пришлось, бросая раненых, бросая шатры, бросая телеги, бросая все, отступать. Отступать, сгрудившись под защитой все тех же «бессмертных», уходить в горы, в лес – туда, куда не поскачет преследующая их конница. Уходить, оставив вместе с ранеными и убитыми и всякую надежду на то, что они смогут победить всех, и с триумфом вернуться и вернуть себе свою страну.
***
– Главное для нас, – говорил Бенедикт, глядя мимо собравшихся вокруг костра приближенных и военачальников, – это сохранить оставшихся солдат.
Было ветрено. Ветер с недалеких гор нес прохладу, и все жались к огню. Языки пламени метались то в одну сторону, то в другую, по очереди одаряя собравшихся теплом и дымом, выхватывая из темноты их угрюмые лица с заострившимися от голода чертами. Собрание охраняла дюжина Куртифляса, с самого начала принявшего на себя обязанности телохранителя государя. Сотни костров вокруг обозначали присутствие войска. Но обычного в таких случаях шума и оживления не наблюдалось. Голодные и усталые солдаты вели себя тихо, не тянуло их ни на песни, ни на смех. Давно заткнулись самые завзятые шутники.
А Бенедикт, никем не прерываемый, продолжал:
– Пока у нас есть наши воины мы продолжаем считаться законной властью и силой. Мы – часть Амирана. Нет, – перебил сам себя царь, – не часть. Не часть, а как раз мы и есть Амиран!
– Сильно похудевший, прямо скажем, Амиран, – вздохнув, грустно пошутил Куртифляс.
Никто ему не возразил. Промолчал и Бенедикт. Потом сказал:
– Похоже, первоначальный план не удался. Нас, и правда, слишком мало. Я рассчитывал на приток, а его нет. Я думал, нам удастся напугать противника нашими «бессмертными», но они хороши только в обороне. Как только они начинают наступать…
– Их слишком мало, – перебил его Гадюкин, растерявший на этом скорбном пути остатки субординации и чинопочитания, – стоит одним пройти вперед, как тут же в образовавшуюся брешь ломится конница противника.
– Ну да, – кивнул Бенедикт, – как-то так. Значит, попытка спасти страну собственными силами потерпела неудачу. Придется менять стратегию.
Он подождал, но никто ничего не сказал. Все ждали продолжения, и он продолжил.
– Мы с вами знаем, что сейчас на территории Амирана находятся войска Ахинеи, – он мотнул головой в ту сторону, где, предположительно, и находились эти самые войска, который день уже зачем-то преследующие их. Возможно, султану хотелось взять Бенедикта в плен.