Времена Бессмертных
Шрифт:
Никакой крови, одни осколки. Если бы была кровь, было бы намного легче перестать их ненавидеть, я смог бы остановиться, перестать считать их противоестественными монстрами, но вокруг меня сухо… Страж в отключке, должно быть шок, точно не из-за боли.
Снимаю с оторванной руки механическую перчатку и небрежно кладу ее во внутренний карман куртки, почему-то мне кажется, что она еще пригодится. И больше не уделяя Бессмертному внимания, бегу к тому месту, куда по предположению откинуло Спартака.
Друг лежит на спине в пятидесяти шагах от места, где шла борьба. Я больше всего боюсь увидеть его бездумно глядящим
В каком-то смысле я трус, когда дело касается выражения чувств. Мне проще сделать что-то для человека реальное, способное изменить его ситуацию к лучшему, чем нести весь этот «чувственный бред». Но сейчас, сокращая расстояния до тела Спартака, я пожалел, что не сказал ему, как важна для меня наша дружба.
Внутри все сжато, словно в тесках, крепче стискиваю зубы. Его глаза закрыты (слава Богу!), лицо повернуто набок и вроде бы нет никаких внешних повреждений. Когда я оказываюсь возле него, то начинаю пристально всматриваться – вздымается ли его грудь? И хвала всевышнему – мой друг дышит! Тут же чудовищное напряжение покидает мое тело, и я, словно потеряв все силы, опускаюсь на землю рядом со Спартаком.
Какое-то время я лежу, молча, тяжело дыша, давая другу время придти в себя. И только одно лицо приходит ко мне из темноты, только один человек не покидает моих мыслей, когда я закрываю глаза. Саванна. Где она сейчас? Должно быть уже близко, спешит на встречу со мной, но это не может принести мне облегчения, лишь новую порцию нестерпимой тоски. Как жаль, что я не умею рассказывать о своей боли друзьям или родителям. Может, если бы я рассказал кому-то, способному выслушать меня и понять, какая-то часть груза, что я ношу, исчезла, но я всегда держу чувства при себе.
Больно… По-настоящему. Видеть ее лицо, вспоминать все, что было, и понимать, что уже никогда не будет так, как прежде.
Спартак приходит в себя и, усаживаясь на земле, начинает задыхаться от кашля. Я тоже приподнимаюсь, в качестве поддержки кладу ему руку на плечо. Полностью придя в себя, мы идем к моей машине, друг не спрашивает о том, что мне удалось выяснить, и жив ли еще Страж. Думаю с каждым разом, когда он видит, как я выхожу из себя, какая-то часть его веры в меня исчезает. Безусловно, он будет идти со мной до самого конца – что бы это ни значило – но когда он узнает, что я задумал и во что меня по собственной воле втянули, от нашей дружбы останутся лишь воспоминания.
– Не ходи сегодня на собрание, лучше отлежись. – советую я ему, когда мы подходим к машине.
Кроваво-красная Шевроле Импала, ждет нас на границе с Византией, где собственно мы и подловили Стража Бессмертных. Эта тачка мой раритет. Мое сокровище. Я даже в мыслях не могу сравнивать Импалу с тем дерьмом, на котором таскаются по Византии. Эту красавицу я собственноручно собирал по частям на протяжении семи лет, выискивая детали в самых невероятных местах. Она как живая для меня.
– Заметано! – без особого энтузиазма отзывается Спартак
Друг даже не старается хорохориться, слишком очевидно как ему хреново. Вообще-то Спартак визуально больше меня, мускулатура выражена ярче, да и девчонки всегда вились вокруг него толпой (думаю дело тут в фирменной улыбочке), но ему никогда не срывало крышу так, как мне. Конечно, он дрался, чаще всего выходил победителем из разных потасовок, но наблюдая за ним со стороны, я понял, что ему это не доставляет никакого удовольствия. В его глазах никогда не горит гнев, в моих же напротив – бушует пламя. Сильные стороны друга – это преданность и доброта, как бы сопливо не звучало. Но я безмерно уважаю его за это.
– Я заеду за тобой рано утром. Дельце будет не из простых. – еще раз напоминаю другу о том, что нам предстоит сделать завтра. Знаю, что он не в восторге.
– Да помню я. – прислоняя голову к холодному стеклу, огрызается он.
Какое-то время мы едим в полном молчании, нас окружает лишь звук мчащихся по гравию колес. Если бы нельзя было отвлечься на этот шаркающий звук, было бы куда сложнее ехать в тишине. Всегда нужно что-то говорить. Словно без слов, между тобой и тем, кто рядом, прокладывается пропасть.
– Спасибо, что помог мне сегодня. – благодарю я его, когда мы оказываемся в черте поселения Смертных.
– За что? Я же просто стоял в стороне и уговаривал тебя быть полегче, с тем парнем. – Спартак обыгрывает слово «парень», изображая излишнее пренебрежение. Но я знаю, что у него нет огромной ненависти к гостям из Византии.
– Вот за это и спасибо. Иногда за мной нужно приглядывать.
Мы останавливаемся возле многоэтажного жилого дома, где теперь обитает Спартак. Раньше он жил с матерью, но после своего двадцатидвухлетия, он решил жить один. В их семье тема Церемонии Перехода, это шанс объявить маленькую, но ожесточенную войну.
– Только, пожалуйста, не говори мне, что в завтрашнее дельце нас втянула Саванна?! – выбравшись из машины и страдальчески повиснув на пассажирской дверце, уточняет приятель. Он всегда недолюбливал мою бывшую.
– Я и не говорю. – отрезаю я. – Она не втягивала нас, она втянула меня.
– Лады, парень. Жду тебя завтра, как только вспыхнет солнце. – друг широко улыбается, демонстрируя мне идеальные белые зубы. Девчонки от этого просто млеют. – Никаких больше драк. Никаких чокнутых подружек из прошлого! – велит он и, хлопнув меня по ладоши, шагает по направлению к подъезду.
Я улыбнулся и развернул Шевроле на дорогу, ведущую в центр города Смертных.
На улице Свободы, в самом центре заброшенного парка развлечений – где тут и там разбросаны напоминания о былом времени в виде искореженных аттракционов – уже горит огромный костер. Вокруг огня, словно собираясь принести жертву давно забытым богам, рассредоточились отдельные кучки народа, но все как один волнительно застыли в ожидании начала Совета. Совет проводиться только в экстренных случаях, когда под вопросом стоит существование Смертных как отдельного класса. В отличии от Византии и других бессмертных городов, мы никогда не выбирали себе лидеров, нашей культурной особенности присуще понятие общего выбора и голос каждого может быть услышан на собрании подобном этому.