Шрифт:
Пролог
Охота! Бешеный скок во весь опор по узкой лесной тропинке. Всадник, изгибается в седле и всячески уклоняется от мечтающих выбить тебя из седла ветвей, горя жаждой лишь одного - догнать измотанного, но все еще не сдающегося тура или дика. Кронпринц самого могущественного государства Терры, Отто, несмотря на свои одиннадцать отроческих лет, любил именно такие кровавые забавы. Отец ему в этом не препятствовал, справедливо полагая, что подобные развлечения лишь закалят будущего императора… Ведь станет же он когда-нибудь императором! Когда умрет его могущественный отец, император Теодор Великий!
Императорский Парк в Месяц Увядания -
Драконы появились над охотниками внезапно, как только те вымахали во весь скок на широкую поляну. Два небольших, шагов с десять в длину, потому юрких черных ящера с крыльями еще с высоты двух перестрелов ударили по сбившимся в кучу всадникам огненными шарами, разрывавшимися с треском и большим для охотников уроном. Гвардейцы, как бы смелы и умелы они ни были, ничего не могли поделать, ибо стрелы просто не долетали, а сами они крыльев, чтобы достать в небе врага, не имели. Увы.
Что же до магической шестерки… Их кто-то очень умело и вовремя лишил силы. Всех. До единого.
Один из магов, молодой и ранний, а потому наглый и самоуверенный друид Серебряного Крыла все же рискнул. Его сила в тот час была на подъеме… Не смотреть же молча, как гибнут, бесплодно пытаясь поразить чудищ, верные присяге гвардейцы и обезумевшие от ужаса егеря… Он даже не стал ничего изобретать, справедливо полагая, что надежнее положиться на то, что знаешь лучше всего, и призвал, закрыв глаза и раскинув широко руки, Шквал . Должно было получиться красиво - драконов сминает невидимый глазу порыв ветра, ломает крылья, сметает из неба… Ну, а онемевших в отчаянии товарищей друида слегка окропляет изумрудной драконьей кровью…
…И тут же закричал от дикой боли - его магия отказывалась подчиняться, кольцо вспыхнуло и рассыпалось в прах, из ушей, глаз, рта хлынула темная, пенящаяся кровь. Дико воя от боли и пытаясь любым способом ее заглушить, маг рухнул на землю и очень быстро затих. Его собственная магия предала его…
Провалившаяся попытка юного мага могла бы образумить магов, но каждый собственной кровью поклялся перед своими магистрами в том, что защищать кронпринца будет до смертного часа и даже после него. Они один за другим пробовали хоть что-то сделать, и один за другим падали мертвыми. Не сдался не один…
Не сдались и палатины. Они скорее от отчаяния, чем на что-то надеясь, метали во врага стрелы, некоторые радостно вскрикивали, когда им казалось - попали. Но два черных дракона продолжали неспешно виться над поляной и расстреливать их огненными шарами. Егеря и прочие охотники просто разбежались, в чем их нельзя было даже винить. Они - охотники, и не нанимались сражаться с чудовищами, которые, как известно, давно уже мертвы…
Когда последний защитник пал мертвым, один из драконов медленно приземлился. Вблизи, вот как сейчас, он выглядел прекрасным -
Дракон медленно и неуклюже - ходил он все же хуже, чем летал, подошел к одиноко стоящему спиной к дереву Отто. В руке у мальчика сверкал настоящий, лучшего харалуга меч, но дракон не обратил на него никакого внимания. Впрочем, и подходить близко не стал. Встав в некотором отдалении, он пристально уставился в глаза принцу своими красными глазами и вскоре Отто почувствовал, как голова его кружится, руки слабеют а воля к сражению испаряется, как снег весной. Меч с шорохом упал в траву, ноги подогнулись и Отто беззвучно упал рядом с мечом. Впрочем, его почти сразу подхватили гибкие пальцы дракона, уложили в особую, явно человеческой работы сумку, подвешенную под грудью… Широкими прыжками разбежавшись, дракон резко взмыл в небо, пристроился к своему собрату и оба крылатых зверя быстро удалились прочь. На полдень.
Император Теодор, несмотря на свой юный для правителя возраст - двадцать семь лет, заслужил уже прозвище Великий. Причем звали его так даже враги, не только лизоблюды из числа придворных. Теодор был высок ростом, силен и красив, одновременно - жесток. Его, впрочем, любили и в народе, и среди нобилей, и среди воинов. Среди воинов - особо…
Сейчас Теодор шел по коридору - как всегда быстрым шагом, почти бегом, нарушая все установленные столетиями обычаи, сильно оторвавшись от охраны и свиты, многочисленной и бесполезной, зато обязательной. Какой в ней смысл, какой смысл в охране из "золотых палатинов" в собственном дворце, в Императорском Белом Дворце, где через каждые десять шагов - охрана, где везде - соглядатаи Тайной Стражи и где шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на человека графа Мальфреда Ролосского! Впрочем, Теодора хорошо учили, он помнил свои обязанности… А, вот кстати, и сам Мальфред Ролосский, собственной персоной поспешает со встревоженным лицом навстречу своему императору и повелителю!
– Что нового, граф? Ты, наверное, хочешь рассказать мне про очередного базиликанского шпиона, который тобой схвачен и повешен?
– Увы, мой государь, все куда хуже!
– лишь коротким поклоном - привилегия, дарованная ему по старой дружбе - приветствовав императора, густым басом ответил Мальфред.
– Увы! Дело, о котором я хочу вам сообщить, только для ваших ушей!
Несколько мгновений Теодор пристально смотрел ему прямо в глаза. Но Мальфред был ему давно и хорошо известен - вместе провели в Данарии отрочество, много бедокурили и в графе император был уверен, как в самом себе… почти так же. С явно недовольным выражением на лице, Теодор достал из кошеля на поясе небольшую деревянную палочку, легко переломил ее между двумя пальцами…
– Говори!
– велел спокойно.
Граф, сам немного маг, на уровне адепта, спокойно воспринял это проявление волшебства своего государя, но впервые за время разговора преклонил колено:
– Государь, не вели казнить, дозволь договорить!
– Ну, -холодно, что характеризовало его величайшее недовольство, сказал Теодор.
– Говори, да побыстрее!
Уж если Мальфред, человек смелый, столь долго собирался с духом, значит дело и впрямь ужасно. Теодор настроился на худшее - на немедленный разрыв всех отношений с Гардой, на неотвратимую войну с Базиликой… Он не готов был лишь к одному, потому медленно осел на стену, когда граф все же сообщил ему срывающимся от отчаяния голосом: