Времена Хокусая
Шрифт:
— А точного адреса не помните?
— Ну, что вы, конечно, не помню. Да разве это нужно для моей биографии?
— Нет, нет, это не обязательно. Благодарю вас, сенсей. Простите за беспокойство.
Микита поспешно положил трубку. Мы ликовали: наша цель была почти достигнута.
В этот же день Микита отправился в 1946 год разыскивать Дзиро Тангэ. Он довольно быстро нашел дом Нисида — грязное, полуразвалившееся здание, правда не пострадавшее от бомбежки. Соседи подтвердили, что на втором этаже действительно снимает комнату человек по имени Дзиро Тангэ.
В следующий раз отправился я. Мне повезло: художник был дома. Когда я постучал, дверь открыл очень бледный молодой человек с лихорадочно блестевшими глазами.
Я быстро осмотрел комнату. Посредине стола мольберт с недописанной картиной. Я мало что понял — какой-то темный клубок, абстракция. В углу было еще несколько картин небольшого размера. Прямо на циновке валялись котелок, духовка, ломтики батата, кожура от мандаринов.
— Чем могу служить? — спросил бледный молодой человек.
— Хочу купить ваши картины, — нарочито высокомерно ответил я.
Тангэ вспыхнул, потом снова побледнел.
— Мои картины не продаются! — отрезал он, изо всех сил стараясь ответить с таким же высокомерием. Но голос его звучал так слабо, что я едва разобрал слова. Бедняга совсем обессилел от голода.
— Вот еще! Буду я с тобой спорить! — сказал я и вытащил из-за пазухи толстую пачку десятииеновых ассигнаций. Ту самую, которую мы прятали на территории храма.
Я небрежно швырнул деньги на циновку. Он уставился на них почти безумным взглядом.
— Беру все картины. Идет?.. Ну, почему ты молчишь?
Тангэ колебался еще минуту. Потом едва заметно кивнул. Я успел прочитать в глубине его глаз и радость, и горькую печаль. Но мне было не до сантиментов — я занялся картинами. Вдруг молодой человек робко спросил:
— И эту вы тоже хотите взять?
— Разумеется.
— Но… она не закончена.
— Это не имеет значения!
Больше я не произнес ни слова. Картины были небольшого формата, они без труда поместятся в машине. Оставив совершенно растерянного Тангэ, я вышел на улицу.
Когда я вернулся, Микита пришел в полный восторг.
— Одна, две, три… — считал он картины, — шесть штук! Да это целое состояние!
— Если удастся попасть на два-три месяца позже, может быть, еще что-нибудь раздобудем…
— Не спеши и не жадничай! Нам и этих за глаза хватит. Видишь — и подписи есть, все в порядке. Жаль только, что вот эта картина незаконченная. Хотя, может быть, за нее еще дороже дадут…
На следующий день мы пошли к одному торговцу картинами. Наши сердца просто отяжелели от надежды.
И тут произошло что-то странное. Мы просто не верили своим ушам. Торговец сказал:
— Дзиро Тангэ? Первый раз слышу это имя. Это его картины? Придется вам обратиться к кому-нибудь другому. Мне очень жаль, но я занимаюсь только крупными художниками…
Сначала мы опешили, потом страшно возмутились, решив, что имеем дело с круглым идиотом. Пошли к другому. Результат был тот же: художника по имени Дзиро Тангэ не существует.
Пришлось усвоить эту истину, хотя нам казалось, что все торговцы с ума посходили.
— Что же такое происходит?! — воскликнул я, теряясь в догадках.
— Не знаю, — раздраженно бросил Микита.
Он помолчал немного, потом очень серьезно сказал:
— Очевидно, мы слишком вмешались в прошлое. От этого и настоящее изменилось…
— Как так?
— Понимаешь, как только я увидел незаконченную картину Тангэ, она показалась мне очень знакомой. И вот сейчас я просто уверен, что это та самая картина, за которую он получил премию на выставке 1947 года. Но… раз мы ее взяли в 1946 году… Значит, он уже не мог представить ее на выставку и, следовательно, не получил никакой премии. И знаменитым не стал. Вот в чем дело…
— Ну да… Ведь я купил у него целых шесть картин, оставил ему кругленькую сумму. Да что говорить, мы просто облагодетельствовали этого доходягу Дзиро. Посмотрел бы ты на него он шатался от дистрофии! А с нашими деньгами парень наверняка ожил. Небось и еды накупил, и на краски хватило. Теперь ему только писать и писать. На сытый-то желудок и картины лучше получаются.
— А вот и нет! — хмуро пробормотал Микита. — В настоящем Дзиро Тангэ не существует. Тогда, в 1946 году, денежки-то к нему как с неба свалились. Запил он, наверно, на радостях. А вся его жизнь была в той, незаконченной картине… Теперь все. Пьянствует без просыпу, хлещет дрянь какую-нибудь, вроде самогона.
— И что же с ним случилось?
— А я почем знаю? Либо спился, либо с голоду помер… А может, и еще что-нибудь. Может, он не пропил деньги, а купил на них какую-нибудь лавчонку и теперь торгует мылом или спичками. Не знаю, не знаю… Ясно только одно: мы похоронили гениального художника.
— Что же нам теперь делать?
— Гм-м… — Хотелось бы еще несколько раз съездить в прошлое. Попасть бы в более позднее время и вернуть ему картины. Но возможно ли это? Я предчувствую, что наша машина времени вот-вот развалится. Это мне подсказывает мое подсознание.
— Но, может быть, ты построишь новую?
— Вряд ли получится. В последнее время я не вижу вообще никаких снов.
Микита замолчал, насупившись. Потом посмотрел мне в глаза и, чуть заметно усмехнувшись, сказал:
— А не лучше ли нам вернуться в психиатрическую больницу? Вместе, а? В одну палату…
Синити Хоси
ТАБАК
Новогоднее утро. Господин Кэй сладко потянулся в постели. С соседнего двора долетал мерный стук ханэ. [4] Наверно, девочки проснулись спозаранку и уже играют. В окно светило ласковое солнце. Из столовой раздался голос жены:
4
Ханэ — новогодняя игра для девочек, типа бадминтона.