Времена Хрущева. В людях, фактах и мифах
Шрифт:
Бродский к этому относился, с одной стороны, довольно спокойно, но с другой стороны, он готовился к худшему и собирал справки о том, сколько заработал. Благодаря этим справкам было подсчитано, что он зарабатывал один рубль в день на жизнь, а в тюрьме на него выделялось на еду и все прочее сорок копеек. Поэтому он и заявил: «Почему же говорят о том, что я не могу себя прокормить?» Но это было просто сфальсифицированное, сфабрикованное дело, поэтому никакая защита, никакие справки помочь не могли – финал был предрешен.
Индивидуализм Бродского играл против него. И по иронии судьбы он, всегда избегавший каких-либо групп и кружков, все же получил свой первый общественный статус – статус заключенного, сосланного в деревню Норенскую Коношского района.
Дело
«А жив ли сейчас кто-нибудь из создателей дела Бродского? Как себя ощущают потомки провокатора Лернера, судьи Савельевой и прокурора Сорокина?»
«Скажите, а Лернер, Воеводин и прочие, кто травил Бродского, они вообще еще живы? Как сложились судьбы этих мерзавцев?»
Судьбы людей, писавших фельетоны, особо никто не отслеживал – не было смысла. Это ведь даже не люди, а функции. Они выполнили свое задание и перестали быть интересны. Другое дело литературные коллеги Бродского, те, кто работал в то время в Правлении Союза писателей. У них были амбиции, зависть, они действовали не бездумно по приказу властей, а сознательно участвовали в травле. Но и они самому Бродскому были не интересны. Он не вспоминал о них и не пытался отомстить. Он в принципе мыслил по-иному. Причем настолько не так, как все, что даже с другим гением той эпохи – Солженицыным – они друг друга не понимали. Бродский даже про свои стихи говорил «стишки». Он понимал, конечно, свою гениальность, но не желал участвовать ни в какой борьбе, а потом, уже в эмиграции, отказывался от навязываемого ему образа борца с Советским Союзом.
В деревне Норенской его очень полюбили за его благожелательность. А кроме того, у него было метафизическое чувство вины и сострадания. И поскольку он был человек иудео-христианской культуры, к Ветхому Завету у него была рифма Новый Завет, поэтому он был не борец, а наоборот, всегда считал себя в чем-то виноватым.
Его нередко обвиняют в неблагодарности по отношению к Вигдоровой, которая его практически спасла. А когда его о ней спрашивали, Бродский отвечал: «Не так уж это все интересно». Но при этом до конца его дней портрет Вигдоровой стоял у него на письменном столе. Он просто разговаривать об этом не хотел. Он вообще не хотел, чтобы его поэзию подменяли его биографией. Отвечая вопросы, он не любил упираться в свое якобы тяжелое прошлое, словно для него оно и не было тяжелым.
Для него скорее характерно воспоминание, как ехал в ссылку и напротив него сидел старик, который украл в поле мешок картошки, чтобы накормить свою голодающую семью. И Бродский писал: «А вот про этого старика… Хорошо, за меня заступились, потом уже весь мир за меня заступился – и Шостакович там был, и Франция была, и Америка была. А вот про этого старика кто-нибудь напишет? Да никогда! Вот так он и сгинет. Ему не скажут, что он спасал русскую культуру. И его семья не скажет…»
Помимо Шостаковича, письма в защиту Бродского писали Маршак, Чуковский, Паустовский, Твардовский. А инициаторами были Анна Ахматова, Михаил Ардов и вся Ордынка. И конечно, ленинградские литераторы – Гордин, Кушнер, Адмони. Зоя Топорова была адвокатом Бродского на суде. Эткинд выступил как защитник Бродского. И на суд пришло очень много народа. При этом Бродскому было всего двадцать три с половиной года, и 90 % этих людей лично его даже не знали. Но они знали Ахматову и доверяли ее мнению.
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья:
Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал… я не думал, что это дается образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это… (растерянно)… от Бога…
Судья: У вас есть ходатайства к суду?
Бродский: Я хотел бы знать: за что меня арестовали?
Судья: Это вопрос, а не ходатайство.
Бродский: Тогда у меня нет ходатайства.
Бродский закончил только восемь классов, потом пошел работать, чтобы поддержать семью. Уже в вынужденной эмиграции выучил английский язык и преподавал в американских университетах. Он писал по-английски эссеистику, переводил на русский Стоппарда и на английский стихи Набокова и Цветаевой. Но стихи его по-английски не звучали, потому что в англоязычной поэзии уже давно рифмованные стихи бывают только для детей. А он не мог писать нерифмованные. Но эссеистика его на английском была совершенно блестящей, и совершенно роскошным был необыкновенный словарный запас.
В 1987 году Иосифу Бродскому дали Нобелевскую премию по литературе с формулировкой: «за всеобъемлющее творчество, насыщенное чистотой мысли и яркостью поэзии» [32] .
Судьба сталинских чекистов
5 марта 1953 года умер Сталин, и в тот же день было упразднено Министерство государственной безопасности. Все подразделения этого министерства вошли в МВД, и было создано единое министерство под руководством Лаврентия Павловича Берии.
32
В главе использованы материалы выступления на радио «Эхо Москвы» Натальи Ивановой, первого заместителя главного редактора журнала «Знамя».
Берия исполнил свою мечту: он воссоединил разделенное Сталиным ведомство, вернул себе все, что ему когда-то подчинялось. Маленков, Берия, Молотов, Булганин, Каганович и Хрущев знали, что никаких шансов на выздоровление у вождя нет, и все распределили заранее, чтобы провести необходимые решения сразу после его смерти – прежде чем кто-либо опомнится. Формально Маленков сказал, что «поскольку Иосиф Виссарионович тяжело болен и в ближайшее время он не вернется к руководству правительством, мы должны принять организационные меры».
Так Берия объединил два министерства – Министерство госбезопасности и Министерство внутренних дел – в единое ведомство, и все оставшееся до своего падения время он руководил этим огромным монстром. Это продолжалось недолго: Берию арестовали, так как он сделал огромную ошибку, не приняв всерьез Хрущева, который занял пост Первого секретаря ЦК, формально сосредоточившись на партийных делах.
Сталин был и секретарем ЦК, и Председателем Совета Министров. На самом деле все это не имело ни малейшего значения, потому что как бы ни называлось учреждение – Государственный комитет обороны, ЦК КПСС, Совет Министров – все решения принимались в кабинете Сталина, это были его решения. А оформлял он их действительно по-разному. После войны ему понравилось оформлять все решениями правительства.