Времена не выбирают
Шрифт:
– В качестве кого? – уточнил Маркус.
– В качестве частного лица, – развел руками Де Рош. – Я, видите ли, вышел в отставку… по состоянию здоровья.
– Соболезную, – теперь улыбнулся и Маркус. Карты были розданы, начиналась игра.
– Принято, – кивнул генерал. – Меня теперь называют генерал Пабло.
– Приятно познакомиться.
– Взаимно, – снова улыбнулся француз. – Потому что, если мы договоримся, вас будут звать полковник…
– Rojo, – подсказал Маркус.
– Рыжий? Почему? – Казалось, Де Рош удивлен, но Маркус не тешил себя иллюзиями: генерал был хитрым лисом, все он прекрасно понимал.
– За
– За человека, который может создать и возглавить мобильные диверсионные силы корпуса. Этакие летучие отряды. Вы понимаете?
Ну что ж, вот Де Рош и сказал то, что хотел сказать. И что же должен был ответить Маркус?
– Понимаю, – кивнул он, оценивая между тем открывающиеся перед организацией перспективы. – Значит, разведывательно-диверсионные группы.
– Я полагаю, вы лучшая кандидатура. – Вот это было лишнее. Лесть – последнее, что могло заставить Маркуса принять предложение француза. – И потом, вас я знаю.
А вот это было к месту.
– Мне нужна будет полная свобода действий, – спокойно сказал Маркус и допил коньяк.
– Ограниченная только военными планами и политической ситуацией, – согласился Де Рош и тоже допил коньяк.
– Принято, – усмехнулся Маркус. – Мои люди?
– Ваши люди.
– Когда? – На самом деле это было неважно. А хоть бы и вчера. Главное было уже сказано, остальное – техника.
– В конце августа мы должны быть в Блэкпуле. – Чувствовалось, что Де Рош доволен результатами переговоров и скрывать это полагает излишним.
– Блэкпул? – Не то, чтобы у него были возражения, но почему бы и не спросить?
– Нам легче действовать с английской территории, – объяснил генерал. – Во всяком случае, пока. Еще коньяк?
– С удовольствием, – кивнул Макс. – Связь?
– Вот этим мы сейчас и займемся, – улыбнулся Де Рош, подзывая кельнера. – Логистика решает все.
Сборный пункт волонтеров располагался в старом барачном городке в Блэкпуле. Бараки построили лет двадцать назад, перед Второй Бурской, и с тех пор они служили стартовой площадкой для многих лучше или хуже организованных, более или менее официальных миссий.
И эту миссию тоже не минула чаша сия.
Маркус сидел на узкой «сиротской» койке в крошечной офицерской выгородке, пил паршивый ирландский виски и слушал, как на фоне непрерывно идущего вторые сутки дождя выясняют отношения за рассохшейся дощатой стеной его соседи.
– Знаешь, что тебе надо, товарищ? – спрашивал за стеной грудной хрипловатый голос с неистребимым славянским акцентом. – Тебе надо, чтобы какая-нибудь крепкая девка – krov s molokom, ты понимаешь? – взяла бы да и оттрахала тебя до полной потери товарного вида.
– Клава! – возражал ей баритон с характерной левантийской медлительностью. – Моя проблема в том, что такие iadrenye – я правильно говорю? iadrenye? – русские девушки как ты, Фемина, здорово треплют языком, но не спешат раздвинуть ноги перед жаждущим любви старым евреем.
– Ты еще меня в антисемитизме обвини, Зильбер! – на октаву подняла голос женщина.
– И обвиню! – Казалось, смутить Зильбера было невозможно. – Разве ты не знаешь? Все русские – антисемиты.
– Я вот тебе сейчас сломаю что-нибудь, Зильбер…
– И что ты этим докажешь? – Голос
– Это французская пропаганда! – рявкнула в ответ взбешенная невозмутимостью Зильбера Клава.
– Нет, Клава, – с академическим спокойствием возразил мужчина. – Это исторический факт.
Разговор тянулся со вчерашнего вечера, перемежаясь горячими фазами, с криками и воплями, переходящими в стоны и признания в любви на четырех языках. Бывший майор турецких ВВС Эммануил Зильбер и русская летчица Клава Неверова из Ростова Великого были отчаянно эмоциональными индивидами. А Маркус, невольный свидетель этой странной истории любви, пил свой виски и вспоминал другую женщину, обладавшую таким же, как у Клавы Неверовой, низким грудным голосом со сводящей с ума хрипотцой. Зденка…
Все было кончено. В Вене и Будапеште уже выносили смертные приговоры. В Зальцбурге еще постреливали, но это была уже агония. В Карпатах тоже дрались последние повстанческие отряды, но и для них мир сузился до диких горных троп, потому что дороги и деревни были блокированы войсками Гетмана…
Маркус добрался до Праги под вечер, предполагая отлежаться до утра на явке у чешских националистов, а утром с резервным паспортом выехать через Польшу в Данциг. Но явка была провалена. Там сидела нешуточная засада. Его – или, вернее, кого-нибудь вроде него – ждали и взяли бы обязательно, если бы не его реакция, не притупившаяся, несмотря ни на что, – ни на эти сумасшедшие недели в охваченной мятежом стране, ни на две бессонные ночи. Он среагировал сразу, не задумываясь, опередив на неуловимое мгновение тех, кто его ждал. Маркус стрелял с двух рук – по-македонски – и уложил, как видно, всех, потому что ушел, и погони за ним не было. То, что и ему досталось, он понял позже…
– Ты удивительно везучий сукин сын, Влк! [50] – Зденка закончила перевязывать его плечо и грудь и теперь любовалась результатами своей работы. – И страшно похотливый… Скажи, Влк, сколько железа надо вставить в тебя, чтобы ты не хотел вставить бедной девушке?
Маркус лежал на кровати голый, а Зденка стояла, наклонившись над ним, и так силен был голос плоти в ее крупном белом теле, что ни боль в простреленных плече и руке, ни головокружение, вызванное потерей крови и выпитой натощак водкой, не могли ничего поделать с его могучими инстинктами.
50
Влк (от чешск. vlk) – волк.
Старый друг стоял, как колонна Траяна, – символом вечного и непроходящего триумфа… или позора. Смотря чью точку зрения иметь в виду.
– Вот мне интересно, – между тем продолжала Зденка, лениво расстегивая пуговицы на платье. – Ты сразу подо мной помрешь или немного помучаешься?
– Не могу отказать даме в удовольствии, – через силу улыбнулся Маркус. – Придется помучиться.
– Ну ты уж постарайся, Влк, а то столько суеты. – Она сняла, наконец, платье и теперь стаскивала с себя рубашку – И все для того, чтобы, в конце концов, даже не кончить…