Времена негодяев
Шрифт:
Ксения молча наблюдала за его действиями, а старик пробормотал: «Вот-вот, именно это я и имел в виду», и, навалив на блюдо грязную посуду, ушел.
Покончив с делами оружейными, Виктор позвал старика, спросил, скоро ли придет его парнишка из деревни? На что старик пожал плечами. Тогда Виктор спросил, что за деревня, раньше здесь не жили. Это точно, согласился старик, они близ Ходынки обретались, да налогами допекли, вот и ушли оттуда. Какие налоги, не понял Виктор, а старик и сам толком не знал. Вроде как люди Правителя чуть ли не каждый месяц требовали то одного,
Виктор задумался. Он не помнил, чтобы хоть раз на Сборах говорили о налогах. Конечно, время от времени Мартын в своих государственных рассуждениях и об этом толковал, но в очень отдаленном времени, когда все установится. Скорее всего самозванцы объявились, или ловкачи.
«Нет, порядок навести непременно надо!» — в который раз подумал Виктор.
— Что ж, — сказал он, — раз нет твоего парнишки, то придется самим.
Он подошел к двери и, осторожно приоткрыв, долго вслушивался. Шумел лес, птицы пересвистывались, но человеческого голоса или стона слышно не было. Тогда он распахнул дверь настежь и, зажмурившись от яркого света, вышел на крыльцо.
Старик, выйдя за ним, охнул и схватился за дверной косяк.
— Извини, — еле слышно прошептал он, — но я тебе не помощник.
К полудню Виктор закончил. Нестерпимо ныла рана, знобило. Но четыре десятка тел он оттащил далеко в лес и, найдя подходящий овражек, свалил туда. Через пару дней вонища пойдет во все стороны, но он полагал, что к этому времени они с Ксенией покинут убежище. Жаль лошадей! На них страшно было смотреть — казалось, из их тел выгрызали огромные куски мяса. Может, и выгрызали.
Солнце уже пекло в зените, когда он позвал старика на помощь, и вдвоем они оттащили конские трупы за ограду.
Виктор, хромая, добрел до дома, вскарабкался на крыльцо, а в комнате рухнул в кресло.
— Все в порядке? — обеспокоенно спросила Ксения.
Он кивнул головой, но старик вдруг потребовал, чтобы Виктор показал ногу. Долго водил носом над раной, словно обнюхивал, цокал языком, но ничего не сказал. Виктор заметил, как потом старик копался в угловом шкафу и звенел стеклом. Достал несколько пузырьков и поднес к щелям в окнах, разглядывая надписи.
Ксения разогрела на маленькой железной печке еду. Виктор ковырнул овощное рагу и отложил ложку. Есть не хотелось.
Старик между тем ел и похваливал. А потом, довольно откинувшись к стене, сказал, что так вкусно кормят только в деревне, хотя и там не знают, что такое настоящая еда.
При этих словах он назидательно поднял палец. Ксения спросила его, что же такое настоящая еда, но старик благодушно махнул рукой и сказал, что незачем ворошить былое. Все равно не жизнь, а сплошная имитация.
Ксения не поняла, о чем говорит старик, но вопросов больше не задавала. Старик закрыл глаза и несколько минут размеренно сопел носом. Когда Виктор решил, что он спит, вдруг широко распахнул глаза и внушительно сказал:
— Именно так! Мелкие игрища, возня у власти. Вся эта пародия на феодализм кончится большой кровью. Но и ваши грандиозные битвы за стратегически важные коровники и сортиры — всего лишь имитация, муляж, химера…
— Что,
— Битое стекло! — снова вздел палец старик. — Старая трагедия только сейчас заканчивается, а в ожидании конца все эти правители и присные их пытаются склеить старое зеркало цивилизации. Под руки попадаются смешные предметы, обломки вазы, бокала, писсуара… Но из них ничего не склеишь. Чем больше пытаетесь вспомнить, тем больше забываете. И ваши опереточные походы — возня с осколками. Когда повзрослеете, выбросьте к чертям осколки и займитесь настоящим делом.
Виктор с трудом понимал, о чем говорит старик. Виной тому, наверно, была стреляющая боль. Нога горела, светлые щели в окнах нестерпимо жгли глаза, хотелось закрыть их и лечь.
— А ты, — еле разлепив губы, спросил он сипло, — а ты что делаешь?
Старик внимательно посмотрел на него, вздохнул.
— Чтоб я знал! — горько сказал он. — Порой мне кажется, что я последний из моего народа, кто остался на этом огромном пространстве между двумя океанами. Еще в прошлом веке… Или в прошлом тысячелетии все, кто еще обретался в сей юдоли, покинули эти пределы, ушли туда, где начиналась история. А я остался у котлов мясных. Звала, звала меня родня во все концы, во все пределы, у меня одних племянников на всех континентах не счесть. Я, можно сказать, родовитый космополит… — Старик негромко рассмеялся.
— Но я остался, — продолжал он. — И не потому, что мне было интересно, как наступает судный день на этой земле, нет, я не настолько бессердечен. Просто не успел. Или не захотел, не помню. Когда началась пандемия, я уже не мог уехать отсюда. Помогал, делал все, что мог, а мог очень мало. И вот я остался один! — Голос его окреп, плечи распрямились. Он будто стал выше ростом. — Я остался один, но голос мой не будет услышан в пустыне. Скоро я уйду, завершатся мои земные дела. Я даже рад, что не увижу наступления новых времен. А новые времена набухли гроздьями, вот-вот прорвет плотину, а старой истории и старым людям нет места в новом потопе…
Виктор закрыл глаза. Голос старика гремел в ушах, острыми иглами сыпался в голову.
— Я не знаю, где встречу свой последний день, — говорил старик, — но я смежу веки свои с улыбкой. Может, я самый старый человек из всех живущих. Я жил в двух веках и двух тысячелетиях, видел величие и падение империй. У меня были друзья и враги. Все они давно мертвы. Умру и я.
Он умолк. Ксения подождала немного, а потом уважительно спросила:
— Ты из тех, кто видит будущее?
Старик улыбнулся и покачал головой.
— Спасибо тебе, девушка. Пророком меня еще никто не называл. Я польщен. Но, увы, последние пророки умерли давно. Тысячу, две тысячи лет назад! Теперь долго еще… — Он осекся и посмотрел на Виктора.
Тот не слышал ни старика, ни Ксении. Голова лежала на столе, он был без сознания.
— Боже мой! — вскричал старик. — Надо немедленно перенести его в кровать! Это все рана на ноге. Очень плохо, очень…
Ксения поднялась со скамьи и положила ладонь на голову Виктора. Замерла, словно пыталась что-то услышать.