Времена негодяев
Шрифт:
— Они построили машину времени, — пояснил он, заметив обиженный взгляд Виктора. — А «вокс гумана» означает — человеческий голос. Акустическая машина времени — кто бы мог подумать! Забавно.
— Не понимаю! — сказал Виктор.
— Послали человека в прошлое, чтобы изменить настоящее.
— Вот как! — насторожился Виктор. — Мое прошлое? Или Ксении?
— Да нет, — слабо улыбнулся Месроп, — это они меня убить собираются. Я вспомнил дом, о котором ты рассказал. Тогда я был маленьким… Или это был не я?
Он задумчиво покачал головой.
— Ну
— Вот я, вот ты, а утром сюда прибудет Ксения со свитой. Как думаешь, было ли все это иначе?
— Не знаю. Но я рад, что тебя не убили, — серьезно проговорил Виктор, хотя глаза его смеялись.
— Я тоже рад. Впрочем, подозреваю, что в этом страннейшем из миров ничто не умирает, — он помолчал, а потом добавил, — но и не живет.
— Что-то они говорили о центре цунами… — задумчиво пробормотал Виктор.
— А, ерунда! — махнул рукой Месроп. — Любой человек — центр цунами, а особенно если этот человек — ребенок. Каждый из нас несет в себе зародыш великих катастроф. Наступают новые времена, и кто знает, сколько еще грязи, крови и смуты впереди. Ничего не поделаешь — новый мир всегда строят негодяи, и только потом времена негодяев востребуют святых. Я думаю, энергия святости направлена далеко в будущее, в «мир потом», а сию минуту надо делать «мир сейчас». Негодяйство же всегда активно…
— Опять ты о великих делах, — с досадой сказал Виктор.
— Не я, а ты, — кротко возразил Месроп. — Но если говорить о них, то будь готов к тому, что великие дела, задуманные святыми, вершатся фанатиками. А плодами их, увы, пользуются негодяи.
— Заладил одно и то же: негодяи, негодяи, — передразнил Виктор. — Ты уже сто раз говорил о новых временах.
— Да, говорил. И чуть ли не на этом месте.
Месроп поднял голову, осмотрелся.
— Да, именно на этом. Но тогда было только ожидание новых времен, а теперь они наступили. История благоприятствует подонкам. Речь не о тебе. Но и тебя будет разрывать между добром и злом, вернее, твоим пониманием добра и зла.
— А тебя?
— Что — меня?
— Ты судишь о добре и зле? Ты, истребивший магов!
— А, эти! — Пренебрежительный взмах ладони, отгоняющий муху. — Не я истребил их. Они восстановили силу, но потеряли учение, а сила без слова обращается к истокам своим и разрушает себя.
— Красиво говоришь!
— Да! — Месроп поднялся с корточек и закряхтел. — Есть такой грех. Ну, мне пора!
— Куда спешишь? — удивился Виктор. — Пойдем ко мне. Теперь никто тебя не обидит. Погости, отдохни. Хочешь, назначу старшим советником?
— Хватит с тебя и Мартына, — хмыкнул Месроп. — Кланяйся ему. И не обижай, он ведь старый уже. Как и я. А он тебе еще пригодится. Доподлинно не знаю, но чувствую, как далеко отсюда, близ теплых морей зреет страшная сила, непонятная, могущественная. Хлынет скоро неудержимым потоком. Придется тогда и Москве, и Казани искать дружбы далеко окрест, может, и туранцы придут с миром, да и не только они. Копи силы и друзей, скоро волна пойдет…
— Остановим! —
— Надеюсь, — с сомнением ответил Месроп. — Но боюсь, что это забота уже не твоя, а твоего ребенка.
— А хоть бы и так! — пожал плечами Виктор. — Он и остановит.
— Но кто же тогда остановит его? — еле слышно проворчал Месроп.
Виктор пожал плечами.
— Мы еще увидимся? — спросил он.
— Откуда я знаю? — всплеснул руками Месроп. — Если не умрем, обязательно свидимся. С этими недожаренными ребятками надо держать ухо востро. Кто знает, может, сработала окаянная машина и сейчас посланник движется в прошлое. Дойдет до нужного места — времени, прирежет меня беззащитным младенцем, и все! Был ты Правитель, а не успеешь сказать «ой» — уже сидишь по уши в дерьме и рад, что только по уши. И ничего не было ни подвигов, ни доблести, ни славы. Другая память, другая жизнь… Ладно, шучу. Это чтоб тебе власть медом не казалась.
— Хорошо, — сказал Виктор. — Я обдумаю твои слова. Но ответь, где мой сын? Почему ты скрываешь его от меня? Я не верю в чушь с предзнаменованиями и пророчествами.
— Не веришь и правильно делаешь! — Глаза Месропа блеснули. — Я повторяю — вы встретитесь, когда наступит срок. Даже если после этого больше ничего не будет. Ребенок в надежном месте. Хорошо учится. Мы перебираем имена, и когда-нибудь…
Запнувшись, Месроп перевел взгляд на утреннее зарево над деревьями.
— Прощай!
— Нет, скажи мне…
Послышался топот, ржанье, голоса, на краю пустыря показались всадники. Ирина и Андрей вскочили, но, разглядев приближавшуюся кавалькаду, перевели дыхание. Впереди скакала Ксения, по левую руку Мартын, держа руку на мече и посматривая по сторонам, а за ними два десятка воинов из дворцовой гвардии. Виктор пошел им навстречу, потом, спохватившись, оглянулся. Но Месропа и след простыл. Только шевелились кусты за колонной, на которой стояли две фигуры, плотно обвитые зеленым плющом.
Ксения спрыгнула прямо к нему в объятия и замерла. Он крепко обнял ее, прижал голову к сердцу и почувствовал, как странное тепло разливается в нем.
Он прижимал ее к себе, и ему было наплевать, чары ли это, наваждение или приворот. Он любил Ксению, а она любила его. Предупреждение Месропа его не испугало. Гонец в прошлое не пугал его. В конце концов, он сам был гонцом, и будущее перед ним. Он не боялся Борова сейчас, и плевать на него во все времена.
Мартын что-то негромко сказал Андрею, парень рассмеялся, но Ирина цыкнула на него. Юноша опустил голову и ковырнул носком сапога ком земли, выбитый лошадиными копытами. Земля осыпалась, в сторону покатился небольшой кругляш. Андрей нагнулся, поднял и обтер листом лопуха. В середине тяжелого граненого кругляша была дыра. Андрей выбил пальцем землю и обнаружил, что внутри идет резьба. Потер о куртку — из-под грязи блеснуло желтым. Протянул находку Мартыну, тот улыбнулся, взвесил в руке и сказал, что это не золото, а латунь. Вернул гайку Андрею, и тот зашвырнул ее в кусты.