Времена негодяев

Геворкян Эдуард Вачаганович

Теперь Виктору стало все ясно. Пророчества и ужасы, конечно же, как без них! Но самый обыкновенный страх потерять свое место был ему более понятен.

Мартын заговорил о том, как в истории всегда повторяется одно и то же — на своем горбу одни возносят правителей на трон, а после приходят другие и сметают старую гвардию. И еще говорил, что так просто Сармата он не уступит, не для того пестовал и вдалбливал в него свои идеи, чтобы какая-то пришлая баба охомутала его и бабской суетой вывихнула мозги.

Борис сочувственно кивал, а Виктор подумал, что Мартын, может, и преувеличивает неблагодарность

Сармата. Но ведь и ему, Виктору, неприятно то внимание, которое Правитель выказывает тысяцкому Александру. Кто знает капризы правителей! Возьмет и объявит завтра тысяцкого восприемником. Впрочем, если верить пророчеству, объявится законный наследник. Правда, он еще не родился и неизвестно, родится ли.

Виктора не смущала возможность опалы. Что сейчас загадывать о небылом. Но вот Мартын! Что-то слишком откровенно говорит о своем интересе. И глаз странный, не хитрый, но смотрит как-то особо. Лукавит, ох, лукавит! Не так ли он глядел, когда вдвоем с Месропом брали его в работу во времена саратовских авантюр? Да и к Ксении он никогда вражды не выказывал… Темнит, старый интриган! Или, может, все-таки верит в пророчество?

— Меня не волнует, кто будет маршалом или советником, — заговорил Борис. — Я знаю цену власти. Цена ей — дерьмо. Но я знаю и цену пророчествам. И я боюсь этого нерожденного младенца. Лучшие мои люди пытались заглянуть, что таится в новоявленной невесте, но ничего, кроме тьмы, липкой, вязкой тьмы, не увидели. Я не знаю, какие силы породили ее, но страх мой велик…

— Ужас нерожденного! — хмыкнул Мартын.

— Называй как тебе удобно, — согласился Борис. — Но если один младенец возвестил начало новой эры, то почему бы другому не возвестить ее конец?

— Ах, вот оно что, — многозначительно покачав головой, сказал Мартын. — Но что поделать! Любой младенец — это начало одной эры и конец другой. Так уж повелось. Уходят старые боги, приходят новые.

— Да, да, — грустно сказал Борис. — Все так и есть. Только ужасно неприятно, когда сумерки богов плавно переходят в кровавый рассвет.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Мартын.

Борис стал пространно излагать свои соображения относительно стервозной сущности фурий, поселившихся в Хоромах. Виктор уже слышал, как маг пугал Сармата. Те же слова о том, что неведомо, какие страсти вдруг вспыхнут у этих чертовски опасных бабищ. За что, спрашивается, они устроили сущую охоту за его людьми? Кто поручится, что однажды ночью они не пройдут по всем этажам и не вырежут обитателей Хором?

Таким словоохотливым Виктор никогда еще не видел Бориса. Страх развязал язык сдержанного, холодного и немного высокомерного мага. Его можно было понять — в привычном раскладе сил появилась новая, неясная, а потому угрожающая. Виктору не верилось, что воительницы Ксении истребляли магов без всякой причины. Но спросить ее напрямую пока не привелось. Он вдруг опять вспомнил, что уже месяц Ксения здесь, а он с ней ни разу не встретился наедине.

— Так что делать будем? — прервал Виктор излияния мага.

Вздохнув, Борис грустно посмотрел на него:

— Я не знаю.

— Зато я знаю, — пророкотал Мартын. — Сейчас пойдем к Сармату и вломим ему ума в одно место. Поговорим начистоту.

— Поздно, — сказал Борис.

— Да, поздно, —

неожиданно признал Мартын и уныло добавил: — Тогда и я не знаю.

Виктор заметил мимолетный взгляд, брошенный в его сторону. Он молчал. И Борис, и Мартын ждут от него каких-то слов. Не дождутся. Времена не те, и он уже не тот, чтобы глотать тухлую наживку. Им страшно, пусть они и думают. Вряд ли, конечно, один из них сразу побежит к Правителю доносить на остальных, но кто знает?! Годы идут, люди меняются и, как правило, не в лучшую сторону. И доносить, кстати, не надо. Два-три слова ненароком сболтнуть при Борове или Александре, а там и до Сармата дойдет. А в последние дни обидчив стал Правитель, нервы шалят. Женихаться вздумал, чтоб его!

Отвернувшись к стеклу, он разглядывал, как в вечереющее небо поднялись дымы над крышами, засветились окна. «На манеж так и не сходил, сегодня жеребцов объезжали», — вспомнил Виктор. И еще какие-то мелкие дела, в общем не требующие его участия, остались в уходящем дне. Да, должен был прийти Егор с картами, вернулись разведчики с севера, но тысяцкий так и не явился. Может, увидел, что маршал спит, и не стал будить? Тогда хранители доложили бы. Вот… Что там еще?

Он поймал себя на мысли, что в прошлом году почти так же смотрел в окно, только у него был другой собеседник. И сразу же после того разговора события понеслись вскачь. Возможно, нынешний разговор будет иметь продолжение, и очень скоро. Теперь пусть другие суют пальцы в огонь.

Но после всех сказанных на этом пустом этаже слов так просто разойтись уже не удастся. Мартын и Борис опасаются союза Ксении и Сармата. По крайней мере, они так говорят. Какие планы бродят в хитроумной голове Мартына — никому не ведомо. Во имя державной идеи он готов идти на все, и остановить его невозможно. Страхи Бориса тоже понятны. И надо признаться: одна только мысль о том, что Сармат поведет Ксению к брачному ложу, казалась невыносимой. Правитель не мог не знать, что они были близки. Неизбежно Сармат постарается отдалить его от себя. Но он, Виктор, не мальчик, чтобы взять и тихо убраться от восприемничества. Никто еще безнаказанно не давал ему пинка!

«Что-то я распалился, — подумал он. — Старею, надо спокойней».

С недавних пор ему все труднее было сохранять невозмутимость, а после того, как объявилась Ксения, временами хотелось говорить глупости, громко смеяться или густо чудить.

— И все-таки поговорить надо, — неуверенно сказал Мартын, и глаза его вдруг блеснули, а голос окреп. — Все! Теперь я понял!

— Ты полагаешь, что Сармат… — начал Борис, но Мартын прервал его, подняв большой палец:

— Не Сармат! Надо поговорить с Ксенией.

Маг поморщился:

— Изволь. Говори, если считаешь нужным. Но я выхожу из дела.

— Ишь какой быстрый! Нет, мы уже сказали друг другу слишком много, чтобы вот так взять и уйти. Впрочем, разве что в окно…

— Хорошо, — терпеливо сказал Борис. — Чего ты хочешь? Ну, расскажешь ей о своих великих замыслах, а она кинется тебе на грудь и оросит куртку слезами раскаяния?

— Это вряд ли. К тому же говорить буду не я.

— А? Это другое дело, — оживился Борис.

— Ну-ну, — сказал Виктор, — становится любопытно. Ты предлагаешь мне выступить ходатаем твоих забот?