Времени вопреки
Шрифт:
– Ах, Огюст, Огюст! Не окажись ты в затоплении, извёл бы меня вконец поганый краб! – нашёптывала дева, глядя мне в глаза. – Открою тебе тайну: моего суженого тоже Огюстом звали. Уж не ты ли он?..»
Время под водой – вещь неопределённая. Ни дня, ни ночи. За тинными шепотками и любовными переглядами можно и вовсе забыть о времени. Помню, отец любил повторять русскую поговорку: «Счастливые часов не наблюдают!» Вот только счастье наше недолгим было. Случилось мне как-то беседовать с чудищем о вреде морского разбоя.
– Что ж ты меня
Я в ответ и так, и этак. Нет, стоит царь морской на своём: человеку острастка надобна. На том и закончилась наша беседа. Возвращаюсь домой – нет моей девоньки. Каракатицы поговаривают, мол, краб утащил. А те, кто пошустрее, дельфины да рыбья мелочь, иное толкуют: объявился Огюст, суженый её, с ним и уплыла…
6. Держи румпель, парень!
К вечеру погода стала меняться. Колкий бриз разбудил меня. Я открыл глаза, и тотчас огненный зигзаг молнии распорол небо сверху донизу. Послышался оглушительный раскат грома.
Впервые меня посетило чувство незащищённости перед силой природы. Оно заставило замереть и вжаться в лавку. Видимо, я походил на таракана, застигнутого врасплох включённой на кухне лампочкой. Затем всё стихло. Мой первобытный испуг прервал хриплый человеческий голос.
– Эй, челнок, – крикнул огромный матрос с рыжей копной вьющихся до плеч волос, – тебя кличет хозяин.
Матрос возвышался надо кормовой поперечиной, будто снившееся минуту назад морское чудище. Его огромные плечи загораживали собой пол неба. В контражуре лунного света матрос казался если не чудищем, то реальным гомеровским циклопом. Более всего меня задели его слова про какого-то хозяина. «Хозяин? Какой ещё хозяин? – ворчнул я, приподнимая голову. При этом я почувствовал, как приободрилось моё сознание – наконец обо мне вспомнили!
Качаясь из стороны в сторону, цепляясь за канаты и выступы судового оборудования, я побрёл к капитанской рубке. Не без труда добрался до металлической двери. Дверь была распахнута настежь и отчаянно болталась, сообразно общей качке. Обхватив руками овальную притолоку, я несколько раз для приличия постучал кулаком по сводчатому проёму и, не ожидая ответа (за грохотом волн всё равно никто бы ничего не услышал), переступил порог крохотного, уставленного приборами помещения.
Старик в повелительном тоне беседовал с капитаном о предстоящих морских передвижениях. Оба стояли ко мне спиной. Через минуту кэп обернулся и кивком головы приветствовал меня. Старик, не оглядываясь, проворчал:
– Кого там носит?
Неожиданно для самого себя я ответил так:
– Хозяин, ты звал меня.
В ответ старик ухмыльнулся и прошамкал съеденной нижней челюстью:
– Ну-ну.
Шестое чувство подсказало мне, что этим «ну-ну» я только что зачислен в судовую команду.
– Эй,
Меня подмывало съёрничать и высказать витиеватую благодарность кэпу «за оказанную честь», но он уже отвернулся и продолжил разговор со стариком, который, видно по всему, был хозяином яхты.
Часа через полтора вкруг капитанской рубки собралась в полном составе команда. Кроме старика, кэпа и рыжего матроса, ещё пять на вид отпетых морских волков в рваных просоленных тельняшках, замыкали довольно странное корабельное сообщество.
– Как зовут? – спросил меня кэп, стоя за спиной хозяина, развалившегося на единственном судовом стуле, привинченном к крепёжным вертикалям рубки.
– Огюст, – ответил я.
– Ага, тёска, значит, – прошепелявил старик, и все в рубке уставились на меня, – Ты шёл за мной – зачем?
– Просто, – ответил я, не зная, что следует к этому прибавить.
– Просто? – он усмехнулся, – Просто ничего не бывает. Я вёл тебя, мальчик.
Рыжий матрос поднёс старику кальян. Тот сделал затяжку, закрыл глаза и, казалось, отключился от происходящего.
– Это мои товарищи, – продолжил он через пару минут, указывая рукой на собравшихся вокруг матросов, – они свидетели моей долгой жизни.
Старик откашлялся.
– По глазам вижу, тебе не терпится узнать: какова твоя роль в этом странном спектакле на водах? – старик ещё раз и как-то особенно печально усмехнулся. – Потерпи, дружок, скоро всё сам узнаешь. А теперь спать. Вахтенные – Филипп и Васса.
Из рубки я выходил последним. Переступая металлический порожек, почувствовал спиной взгляд старика и невольно задержал шаг, затем услышал его голос:
– Постой, Огюст!
Я с готовностью обернулся.
– Подойди, мой мальчик, – тихо, одними глазами сказал старик.
Он смотрел на меня, и в его взгляде не было черноты – только глубина, и только жёлтые старческие белки поблёскивали в сиреневой тине глазниц, как две перламутровые жемчужины.
Вдруг я увидел (или мне почудилось), что старик… раздваивается, отслаивается от самого себя! Вспомнился ролик про то, как змея сбрасывает кожу. Его крутили нам на уроке зоологии. «Какая хрень!» – думал я тогда, с отвращением наблюдая за актом обновления. Теперь же я видел эту зоологическую метаморфозу применительно к человеку. Бред!
От старика отделилась оболочка (пространственный скриншот!). Она была прозрачна и походила на рисунок, выполненный объёмным графопостроителем. «Скриншот» застыл в полуметре от старика и, несмотря на то, что старик продолжал двигаться, оставался неподвижным. Это был точный слепок старческой фигуры. Так и хочется сказать – прожитой стариком жизни.
Я в нерешительности остановился.
– Что встал? – Старик нахмурился. Его тон обрёл волевые нотки. – «Быть или не быть», так кажется?