Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I
Шрифт:
— Благодарю вас за себя и за них, — ласково сказала Мария. — Теперь позвольте мне собраться…
Она взяла распятие и молитвенник. Граф Кент с ядовитой усмешкой произнес при этом:
— Идолопоклонница!
Ответив ему величественным взглядом и вытянувшись во весь рост, Мария почти грозно сказала:
— Прошу не забывать, граф, что вы говорите с бывшей королевой Франции и Шотландии, внучкой вашего короля Генриха VII и двоюродной сестрой королевы Елизаветы. Где католический духовник, о котором я просила?
— Вы можете обойтись без него, — отозвался Кент.
— Я здесь, — вмешался Флетчер. — Мои молитвы могут точно так же…
Мария даже не взглянула на него и сама сделала первый
— И ты здесь, мой старый друг? — сказала она, силясь поднять его. — Рада тебя видеть и попрошу сослужить последнюю службу. Подай мне руку и помоги спуститься с лестницы. [80]
Поддерживаемая Мельвиллем, Мария Стюарт вошла в обширную сводчатую залу, в которую набралось человек около трехсот зрителей, представителей народа. Эшафот был обтянут черным сукном; на эшафоте стояли кресла и бархатная скамья, в двух шагах от них возвышалась плаха с лежащим на ней топором, при виде которого невольная дрожь пробежала по членам Марии.
80
За несколько дней перед казнью Мария Стюарт нечаянно подвихнула себе ногу, и ей трудно было сходить с лестницы. Так говорят ее ревностные защитники, не желая допустить мысли, чтобы у нее, идущей на казнь, могли подгибаться колени. Зачем лишние прикрасы и без того редкостного умения владеть собой?
— Напрасно, напрасно! — покачав головой, сказала она своим спутницам. — Было бы гораздо лучше рубить голову мечом, как во Франции…
Фрейлины и прислужницы зарыдали, но королева, приложив палец к устам, прошептала им:
— А данное мною за вас слово? Умейте владеть собой до времени. После можно!
Флетчер, подошедший к ней, начал ее уговаривать отступиться от католицизма, от имени королевы обещая за это помилование… «Напрасная трата слов, — перебила его Мария, — я родилась, выросла и умру верной католической церкви!» Сказав это, она опустилась на колени и горячо стала молиться. По окончании молитвы, к ней подошел палач со своими помощниками и предложил ей раздеться.
— Благодарю за предложение услуг, — сказала им королева, — но я, во-первых, не намерена обнажаться при таком множестве зрителей, а во-вторых, мне помогут мои женщины.
С их помощью она отстегнула высокий лиф платья и обнажила шею и плечи; потом сама завязала себе глаза нарочно для этого приготовленным платком, отшпилила вуаль, подобрала волосы, не снимая гребенки, и села на кресла. Палач, бесшумно сняв топор с плахи, взвалил его себе на плечо. Медленно опустилась Мария Стюарт на скамью и, положив голову на плаху, произнесла пресекающимся, замирающим голосом: In manus tias, Domine, commendo spiritum meum! /Господи, в руки твои предаю дух мой!/
Этих слов не слыхали ее верные подруги, которые, закрыв глаза и зажав уши, отбежали в угол залы; но до слуха их достиг первый удар топора и раздирающий душу вопль Марии.
— Так да погибнут все враги ее величества королевы Елизаветы! — крикнул граф Кент, ожидая от присутствовавших в ответ оглушительного «виват»! но присутствовавшие молчали, и только Флетчер отозвался монотонно:
— Аминь!
Продолжая морочить честных людей своим притворным милосердием и поддельным великодушием, Елизавета в самый день казни послала нарочного с приказом помедлить исполнением приговора. Посланный, разумеется, опоздал, и когда королева английская по его возвращении в Лондон узнала о совершении казни, она с неподражаемым искусством притворилась удивленной и огорченной.
— Разве я приказывала вам казнить Марию Стюарт! — накинулась она на Дэвисона.
Он напомнил королеве о собственноручной ее подписи приговора.
— Я это знаю, — отвечала Елизавета, — но разве я приказывала вам немедленно приложить государственную печать и скрепить мою подпись, без моего ведома? Помните же, — продолжала она грозно, — что вы оба, вы и Уолсингэм, виновны в смерти Марии, а я в этом кровавом деле чиста и невинна, хотя по вашей милости стала теперь тиранкой в глазах всей Европы!..
И как бы желая доказать свое сожаление об убиенной ею Марии Стюарт, английская королева облачилась в траур и в течение нескольких дней сказывалась больной. Дэвисон был удален от двора.
Катерина Медичи и Генрих III в своих злодействах были откровеннее; они не надевали траура ни по адмиралу Колиньи, ни по братьям Гизам. Можно сказать, что Елизавета перещеголяла их своим траурным нарядом.
Труп казненной Марии Стюарт, покрытый лоскутом сукна, содранным со старого бильярда, перенесенный с эшафота в зал нижнего этажа замка, в особую комнату, не взирая на все просьбы приближенных покойной королевы, отдан им не был. Брантом, игривое воображение которого не щадило ни живых, ни мертвых, говорит в своих записках, будто мертвое тело Марии Стюарт, отданное во власть палачу, подверглось самому гнусному поруганию. Это бесстыдная ложь бесстыдного любителя скандалов; ничего подобного не было! Труп Марии был набальзамирован доктором и двумя хирургами, призванными из Стамфорда, потом обложенный ароматными смолами и душистыми травами в свинцовом гробу был перевезен в Питерборо и поставлен в тамошней католической капелле, напротив гробницы королевы Катерины Арагонской. Приличные украшения, гербы и надписи означали место успокоения последней королевы шотландской. Все они были уничтожены во время мятежей пресвитериан в 1649 году; но тело Марии Стюарт еще за тридцать семь лет перед этим /в 1612 году/, по повелению короля Иакова I, из капеллы Питерборо было перенесено в Уэстминстерское аббатство.
Скорбь осиротевших фрейлин, прислужниц и всех приближенных Марии была невыразима; она свела в могилу Сару Леуистон-Флеминг и мужа Марии Ламбрюн /Lambrun/. Последняя, через несколько дней после смерти мужа, обезумев от горя, покусилась на убиение Елизаветы, но, схваченная, была ею помилована и избавлена от всякого преследования. Справедливость требует упомянуть о собачке Марии Стюарт, не отходившей от ее гроба до самого отвоза в Питерборо и после того вскоре околевшей с тоски. Сделав заметку об этой четвероногой безгрешной фаворитке последней королевы шотландской, мы прибавим, что подобного примера бескорыстной привязанности читатель не отыщет ни в одном из последующих биографических очерков двуногих фавориток и небессловесных временщиков.