Время Бесов
Шрифт:
— Нет.
— То-то я гляжу, вы тут жируете, — удивился он, — пока пролетариат пухнет с голода! Ниче, скоро узнаете, почем фунт лиха!
Зерна у Ивана Лукича, по моим прикидкам, оказалось заготовлено совсем немного, всего два ларя. Было непонятно, как им можно прокормиться троим взрослым и четверым малышам. Однако, герои революции думали по-другому. Все они вошли вслед за нами в амбар и, разглядев крестьянские запасы, стали нарочито громко удивляться кулацкой жадности и ненасытности. Облазив все закрома, продотрядовцы
Однако, и о нас со стариком продотрядовцы не забыли. Пока они пили самогон, мы с Лукичом под стволом нагана прилежно вычерпывали совком из ларей зерно и пересыпали его в мешки. С тарой для пшеницы вопрос был решен в рабочем порядке с большевистской простотой: нас просто заставили высыпать из мешков картофель. Наполненные зерном мешки мы со стариком выносили из амбара и аккуратно укладывали на подводу. Каждый раз, когда мы появлялись во дворе, начинали выть старуха и невестка, но Иван Лукич цыкал на них, и они послушно замолкали.
Пока мы «работали», к четверым уже наличным заготовителям присоединились новые товарищи. Сначала пришла троица во главе с низкорослым в кожанке, последним явился оратор-командир в картузе со звездой. Самогон начал катастрофически быстро кончаться, в бутыли его осталось пальца на четыре, и у Ивана Лукича потребовали добавки.
— Больше ничего нет, — угрюмо ответил он, выгребая из ларя последние зерна пшеницы.
— Брешешь, сволочь кулацкая! — завопил чахоточный. — Смотри, найду, где прячешь, своей рукой в расход пущу.
— Кто тебе мешает ищи, — равнодушно сказал старик.
— Не хочешь сам давать, скажи, у кого есть, — ласково посмотрел на хозяина красными глазами командир, — не то мы твою дочку сейчас оприходуем!
Иван Лукич спрятал глаза и повторил:
— Нет у меня самогона.
— Так и нет? — глумливо переспросил молодой парень со всклоченной кудрявой головой.
— Нет.
— Тогда вставай к стенке!
Иван Лукич не понял, что тот от него хочет, и у какой стенки ему становиться, спросил:
— Куда вставать-то?
Такой наивный вопрос вызвал взрыв веселья. Пролетарии покатились от хохота, а инициатор, давясь от восторга, показал пальцем на противоположную стену. Хозяин, не понимая причины веселья, пожал плечами и послушно встал напротив. Кудрявый, очень довольный своей задумкой, вытащил из кармана пиджака офицерский наган и начал целиться в хозяина. Тот, еще не сообразив, что происходит, безучастно стоял у стены, переминаясь с ноги на ногу. Ударил оглушительно громкий в гулком, деревянном помещении выстрел. Старик зажал ладонями уши и начал оседать на землю.
— Никак попал? — спросил кто-то из продотрядовцев.
— Не, это он просто так, дуркует, — ответил стрелок, начиная хищно раздуваться
Хозяин ничего не ответил и свалился набок. Я неподвижно стоял в стороне, не зная, что делать. Кузнецы народного счастья загнали меня в тупик. Стоило мне вмешаться в развитие событий, как эта мирная пьянка начнет переходить в кровавое побоище, которое вряд ли окончится даже с их гибелью. На защиту своих лучших сынов явится карающая десница революционного правосудия и сурово отомстит мелким частным собственникам, посягнувшим на жизнь героев. Меня здесь ничего не держало, а крестьянам от своих домов деваться было некуда.
— Эй, дядя, ты чего? — удивленно спросил кудрявый. — Никак со страха окочурился!
— Ты, мазила, ему в лобешник закатил, — негромко констатировал кожаный командир. — С пяти шагов промазал!
— Да не может того быть, я на ладонь выше башки целил! Никак рука дрогнула? — огорчился кудрявый. — А может дуркует?
Я подошел к Ивану Лукичу. Он лежал на боку, поджав ноги, седые поредевшие волосы окрасились кровью Я проверил на шее пульс. Слава богу, он был жив, Пуля только зацепила голову.
— Жив, помогите отнести его в дом, — обратился я к пьяной компании.
Мне никто не ответил, продотрядовцы удивленно рассматривали меня, как неведомое насекомое. Первым опомнился краснозвездный командир:
— А ты, контра, кто есть такой, чтобы вмешиваться в этот, как его, революционный процесс? Ты откель такой умный взялся?
— Я военный фельдшер, инвалид империалистической войны. Долго еще сидеть будете?!
Напор, видимо, подействовал, и со скамьи встал мужик со следами былой человечности на лице. Он пришел одним из последних и был пока достаточно трезв.
— Пошли, Ерема, поможем, — сказал он парню с глупым и простодушным лицом, — чего деду здеся здря валяться.
Они подняли старика, один — подмышки, другой — за ноги, и вынесли из амбара. Увидев мужа, жутко завыла Елизавета Васильевна. Аксинья бросилась к свекрови и обхватила ее обеими руками.
— Что же вы, изверги, наделали! — крикнула она «санитарам».
Те, не глядя на женщин, понесли хозяина в избу.
— Не плачьте, он жив, согрейте лучше воду — торопливо сказал я им и побежал открывать дверь.
В избе на столе стояла трехлинейная керосиновая лампа. Ребятишки спрятались за печь и замерли там, не выдавая себя даже шепотом. Продотрядовцы положили Ивана Лукича на лавку возле окна и торопливо пошли из горницы.
— Дядя Степа, — сказал старшему простодушный парень, приостанавливаясь у порога, — ты глянь, какая у их лампа, забрать?
— Свет мне будет нужен самому, — жестко сказал я.
Степан угрюмо посмотрел на меня и, видимо, стыдясь своей нерешительности, процедил сквозь зубы: