Время Чёрной Луны
Шрифт:
У меня сжалось сердце. Неужели Хруфр взял-таки верх и я безнадежно проиграл? Что они решили сделать со мной? Знавали мы уже все эти тезисы насчет достижения высших целей какими угодно средствами…
– Ты любишь смотреть на звездное небо, – жестко сказал Хруфр и оскалился, обнажая острые клыки и, кажется, не заботясь более о сохранении своего чиновничьего имиджа. – Мы дадим тебе возможность смотреть на звездное небо. Это станет твоим единственным эанятием. Когда тебя затошнит от этого занятия, ты позовешь нас и откажешься от дара. – Хруфр на глазах превращался в гладкий черный столб. – И тогда, если захочешь, сможешь отправиться в мир исполнения желаний. Вместе с ней. До встречи,
Черный столб покачнулся, упал, рассекая стол с перекидным календарем и лампой, пробивая невидимую преграду – и обрушился на меня…
15
…И остановилось, и замерло, и застыло время, и одни и те же немигающие звезды висели в черном льду пустоты над моим лицом, постоянно одни и те же, неподвижные, навсегда вмерзшие в пустоту. Время обтекало мой маленький мирок, вихри и течения времени проносились где-то вдали, а здесь, в моем маленьком мирке, всегда все было одно и то же: черные стены цилиндрического пустого колодца, на ровном дне которого я лежал навзничь, раскинув руки, не в состоянии даже вздохнуть или сделать хоть какое-нибудь движение; кружок черноты над головой, украшенный навсегда застывшими звездами… Все. Это было все. Я не испытывал ни голода, ни жажды, а это означало, что я действительно извлечен из времени, что время просто не существует для меня. Вокруг могли меняться эпохи, могли гаснуть звезды, могли возникать и уходить в небытие цивилизации разумных существ – но все это происходило вне моего колодца. Учреждение Хруфра вело целенаправленную борьбу за всеобщее благоденствие и процветание.
Единственное, что жило во мне, – это мое сознание, неподвластное ни времени, ни всемогущему Учреждению. Я лежал и думал, лежал и вспоминал, я понимал, что влип всерьез, я ничего не мог поделать без посторонней помощи (увы, я не Шварценеггер), а на помощь надеяться не приходилось. Не было моей Донге-Илонлли, не отзывался бедж Сю – да и что бы он сделал против Учреждения, которому под силу уничтожать и восстанавливать целые миры? Не было больше спасательницы… Кто еще мог помочь? Разве что Виталя. Хороший помощник из случайного нашего попутчика Витали – лучше не придумаешь.
Я понимал, что влип всерьез, и что лежать мне вот так, глядя на одни и те же звезды (а я даже глаза не мог закрыть), целую вечность. Но я готов был лучше пролежать так целую вечность, чем капитулировать перед Хруфром. Правда, не прошел еще для меня и первый миг вечности, я еще пытался отвлечься, я еще подбадривал себя. А ведь это было только начало.
«Вот алмазная гора высотой в тысячу локтей, – вспомнилась мне древняя восточная притча. – Раз в столетие прилетает к ней птичка и точит свой клюв о гору. Когда она сточит гору до конца – пройдет первое мгновение вечности…»
Воспоминания и мысли мои были бессвязными, они струились почти неуправляемым потоком как бы вопреки застывшему времени. И однажды я вспомнил, как когда-то, подводя некоторые итоги, копался в своих архивах, в своих записных книжках, дневниках и черновиках, запечатлевших значительную и главную часть моей жизни. Я обнаружил тогда свой давний рассказ о некоем Штурмовике, пытавшемся пробраться в загадочный и странный Дом. Не был ли тот Штурмовик Хруфром, не был ли тот Дом – Учреждением? Возможно, написать этот рассказ побудили меня смутные воспоминания, слабые следы, оставшиеся в сознании после очередной встречи с Хруфром – ведь сознание не зависит от пространственно-временных перемещений, и какие-то следы в нем могли сохраниться даже при темпоральном сдвиге.
Впрочем, может быть, я ошибаюсь в этом своем предположении, и написал рассказ по совсем другому, давно забывшемуся поводу…
Я
Я лежал вне времени, разглядывая застывшие мертвые звезды, – и вдруг их на мгновение перекрыла какая-то тень, метнувшаяся над срезом моего колодца. Тень исчезла, мелькнула вновь… и вновь…
«Рон! Рон!» – проскрипело в недоступной вышине – и что-то твердое упало на мою бездыханную грудь, и отскочило прямо в мою раскрытую ладонь.
Пистолет!
Ничего не мог сделать я сам, собственными силами, – и на помощь мне явилось чудо в образе птицы Рон. Как в сказке.
Хотя кто знает: может быть, сказки – совсем не сказки в каких-то иных реальностях?..
Прикосновение пистолета оживило мои негнущиеся пальцы, и они начали оттаивать; забегали под кожей мурашки, ладонь моя сжала рукоятку чудесного оружия, рука согнулась в локте, и мое тело, только что бывшее статуей, мраморным надгробным памятником самому себе, вновь стало живым телом, хотя и не очень ловким и сильным, но – живым. Я спустил курок, целясь прямо в нарисованные звезды, пистолет бесстрастно произнес: «Четвертый выстрел», – (интересно, а на сколько выстрелов он рассчитан, и можно ли перезарядить обойму, и где ее взять?) – и звезды тоже ожили, вспыхнули близкими кострами, сжигая черную пустоту, и посыпались вниз, в колодец, превращаясь в длинные огненные полосы, стремительно скользящие ко мне. Я не энал, чем грозит мне это падение звезд, но на всякий случай вскочил, уже полностью управляя своим телом, и прижался спиной к вогнутой прочной стене колодца. Огненные полосы угасали на глазах, превращались в редкие пунктиры, в разрозненные бледные световые пятна. Пятен осталось совсем немного…
Я стоял, привалившись спиной к косяку балконной двери, в многоэтажном доме напротив горело несколько окон, одинокие фонари
– железобетонные столбы вдоль дороги – бесполезно освещали пустую ленту асфальта, испещренную темными пятнами выбоин, и вокруг фонарей вилась в своих ритуальных танцах ночная мошкара. Небо было тусклым, беззвездным, долетел из ночи гудок заблудившегося локомотива, упал с чьего-то балкона окурок и рассыпался огненными брызгами, наткнувшись на кусты. Внизу кто-то кашлял и плевался. Я, продолжая сжимать в руке пистолет, шагнул к ограждению балкона и посмотрел вниз. Так и есть, подо мной виднелась лысина соседа с третьего этажа, краснолицего дяди Коли, любителя постоять у подъезда и посудачить со всеми желающими о нынешних смутных временах.
В городе колыхалась обычная ночь. Что же делать дальше?
В комнате за моей спиной было тихо, темно и безнадежно. Вещи затаились по углам и грезили о прошлом и будущем, когда иной была и будет их сущность. Из-за домов, из-за высохших деревьев, из-за подъемных кранов, воткнувших в темноту свои динозаврьи шеи, донесся вдруг, отразившись от купола неба, знакомый крик.
«Рон! Рон!» – кричала чудесная птица хранителей.
– Мать твою за ногу! – проворчал внизу дядя Коля и звучно высморкался. – Орут, курвы, по ночам, подлюки поганые…