Время черной луны
Шрифт:
Он разговаривал с духами до утра: искал выход, просил помощи. Откликнулся один, точнее – одна.
При жизни ее звали Ами. В своем неистовстве и неутолимой жажде к земным радостям она не ведала запретов, играла на тамтамах, любила чужих мужчин и наслаждалась жизнью. Ами убили, когда ей только исполнилось двадцать: привязали к пальме, облили керосином и подожгли. Она могла уйти на небо, но вместо того пришла к нему и предложила сделку…
Где-то в глубине души он надеялся, что малышка не дотянет до следующей ночи, потому что обряд, который предстояло провести,
Тамтам был большим, самым большим из тех, которые удалось найти. Залитый жертвенной кровью, в свете полной луны он казался черным. Ив колебался лишь мгновение перед тем, как положить на него свою дочь…
К тому моменту, когда все закончилось, Ив уже лежал без сознания, а сам он чувствовал себя наполовину мертвым. Оставалось самое последнее…
Девочка ловила крошечными ручонками лунный свет и улыбалась беззубым ртом. Маленькая принцесса, Лунная девочка, выглядела совершенно здоровой. Глаза, ставшие из ультрамариновых антрацитовыми, – не самая большая плата за свершившееся чудо. Глупо себя обманывать, это еще далеко не вся плата, мятущийся дух Ами не успокоится, пока не получит все, что обещано по договору, но кое-что все-таки можно сделать.
Защитный амулет на груди ребенка кажется огромным. Любопытная луна опускается ниже, отражается в начищенной до зеркального блеска поверхности, попадает в ловушку. Так же, как дух неистовой Ами. Все, дело сделано! Может, Боги смилостивятся и никому не придется платить…
Тогда, двадцать семь лет назад, он был молод, наивен и очень самонадеян. Боги не прощают самонадеянных глупцов. Платить по счетам пришлось той же ночью.
Анна видела. Видела все, что они с Ивом делали с ее умирающей дочерью, видела, какой стала ее маленькая девочка. Они пытались объяснить, но она не стала слушать. Той лунной ночью они собственными руками толкнули любимую женщину на путь саморазрушения.
Анна с маленькой Лией уехали на следующий день. Сначала в Браззавиль, потом, спустя неделю, в Россию. Ив пытался удержать Анну, но не смог. Ее любовь превратилась в лютую ненависть – Боги уже предъявили счет.
Ив запил, полгода топил горе в спирте и пальмовой водке, а потом улетел во Францию, забросил медицину, пошел по стопам отца. Ив теперь не был победителем и бунтарем. Счастливым он тоже больше никогда не был.
А он сам как-то незаметно, без особого труда, стал Бабалаво. Его уважали, с ним советовались, его боялись. Когда в мае девяносто седьмого в стране вспыхнула гражданская война, он решил, что с него довольно. Человеку, обладающему его силой, трудно сохранять нейтралитет, а поддерживать кого-либо из политических противников он не желал.
Париж встретил его неласково: мокрым снегом и пронизывающим ветром. Неважно, это всего лишь еще одна остановка на его долгом пути. После Парижа были Берлин, Лондон, Барселона, Нью-Йорк… Города, точно бусины, нанизывались на нить его судьбы, манили светом огней, обещали покой, но всегда обманывали…
Письмо от Ива застало его в Мехико. Ив умирал и желал сделать
Когда Оракул Оби показал, что Лунной девочке грозит смертельная опасность, он был в Бомбее и едва успел предпринять контрмеры. Кукла спасла Лию от неминуемой гибели, приняла удар на себя, но он уже знал, что пришло и его время платить по счетам…
На даче так хорошо, что не хочется уезжать. И от варенья из райских яблочек, сваренного мамой, трудно оторваться. Но Ворон уже три раза звонил, напоминал, что концерт в девять вечера. Можно подумать, она способна о таком забыть!
Работа в студии позади. Новый альбом «Фаренгейта» скоро должен увидеть свет, а сегодня у нее, Лии, дебют. Она заявлена как приглашенная звезда.
Смешно! Какая из нее звезда? Так, барабанщица-самоучка. Но Славик Изверг считает иначе. За постоянными спорами и взаимными придирками они не заметили, как подружились. У Ворона вообще замечательный коллектив. И сам Ворон – замечательный. Его даже мама считает славным мальчиком и не боится отпускать с ним свою единственную дочь.
Мама за последние месяцы очень сильно изменилась. Когда Лия приняла решение забрать ее из клиники, перемены эти были еще не так заметны, а теперь… Маму больше не мучают панические атаки, и приступы ни разу не повторялись. Да, она многое не помнит и в некоторых вопросах – сущий ребенок. Но с каждым днем ей становится все лучше и лучше. У нее уже даже появилось хобби – вот эта маленькая, бог весть сколько лет заброшенная дача. Дачу нынче не узнать так же, как и маму.
Со стороны подъездной дорожки слышится нетерпеливый гудок клаксона. Мама откладывает деревянную ложку, которой перемешивала варенье, и смотрит на Лию с улыбкой.
– Сашенька приехал.
Сашенька – еще один «славный мальчик». В списке маминых симпатий он даже опережает Ворона.
Дверь веранды распахивается, на пороге – Монгол с двумя букетами роз. Один для Лии, второй для ее мамы.
– Приветствую, девушки! – Он целует маме руку, обнимает Лию за талию.
– Сашенька, поужинаете с нами? – Мама испуганно отдергивает руку, но по глазам видно, что ей приятно.
– Мам, нам уже пора, – Лия с сожалением смотрит на таз с райскими яблочками.
– Так, может, варенья с собой возьмете?
Лия не успевает ответить.
– Возьмем! – Монгол за черенок вылавливает из таза яблочко и отправляет его в рот. – Сколько сумеем увезти, столько и возьмем.
Мама смеется звонко, как девочка. В последнее время она часто смеется – тоже признак выздоровления.
В багажник джипа может влезть десять таких тазиков, но они берут с собой только две литровые банки. Одну для себя, вторую для вечно голодных ребят Ворона.
– Ты как? – спрашивает Монгол, когда дачный поселок скрывается за поворотом.
– Нормально. – Вообще-то, она боится предстоящего концерта до дрожи в коленках, но не признается в этом ни за что на свете.
– С ним бы тебе, наверное, было легче. – Монгол смотрит на дорогу и не смотрит на нее.
С ним – значит с медальоном, который он потерял той страшной ночью. Потерял и до сих пор не может себе этого простить. Кажется, Монгол придает медальону куда большее значение, чем она сама. А она уже почти смирилась. На прошлой неделе пекла пироги и обожглась – рана затягивается до сих пор. Непривычно, но не смертельно. У нормальных людей так все и происходит, а она теперь совершенно нормальная.