Время делать ставки
Шрифт:
Этим «но» была красная точка пулевого пробоя на лбу и спускающаяся из него до переносицы ниточка крови.
Я вздрогнула и откинулась назад всем телом, потому что узнала убитого.
Это был Иван Алексеевич Серебров. Сильвер.
Но что он делал в нашем офисе и как разыгралась эта трагедия?
Одной «Скорой» теперь не обойдешься. Я набрала 02 и скрепя сердце произнесла:
— Убийство на Сретенке. Записывайте точный адрес…
После этого, подумав, я позвонила Сванидзе. Он взял трубку на десятом гудке
— Ну, кого еще?..
— Это Мария, слушай сюда, Эдуардыч. Приезжай немедленно к нам в офис. По пустякам мотаешься, а тут такое… Ты все-таки в прокуратуре по нашему округу, не исключено, что это дело тебе поручат.
— К-какой округ? — сонно лепетнул он. — К-как-кое еще дело?..
— Мокрое, — отчеканила я. — Родион валяется с разбитой головой, а еще у нас тут наличествует труп Сереброва. Вот такие дела!
Сванидзе на том конце трубки издал непонятный сдавленный звук, а я сказала: «Жду!» — и бросила трубку.
Я осмотрелась по сторонам и, стараясь ничего не задевать, начала обследовать кабинет. Я быстро наткнулась на чужеродный предмет, которого никогда не видела у Шульгина ранее. Предмет лежал на полу у ног Сереброва.
Это был маленький диктофон, которые обычно используют журналисты. У нас таких отроду не водилось, Родион использовал куда более совершенную звукозаписывающую технику. Даже Валентина, которая была очень демократична в своих пристрастиях, никогда не пользовалась такой примитивщиной. Да и зачем ей диктофон?
Я вынула из сумочки спецперчатки, очень тонкие, почти не снижающие чувствительности ощущений. Такие перчатки остряк Сванидзе именовал «наручными презервативами». Юмор сомнительный, но по существу — верно. Я взяла в руки диктофон. В нем была кассета. Она была отмотана до самого конца. Я отмотала чуть вперед: тишина. Я отмотала побольше. Опять тишина. Я перемотала кассету на самое начало и снова включила воспроизведение. Та же тишина. Я уже хотела выключить, как вдруг услышала звук захлопываемой двери: это пошла запись.
Я с трепетом стала слушать.
«— Это вы будете Родион Шульгин, да? (Я узнала могучий голос Сереброва, сейчас лежавшего передо мной на диване мертвым.)
— Да.
— Моя фамилия Серебров. Я хотел с вами поговорить. (В голосе говорившего слышались откровенная агрессия и вызов.)
— Вы, бесспорно, можете со мной поговорить, но вовсе не обязательно держаться такого тона.
— Вы еще меня учить будете, что ли? Ладно, епта! Нечего трепаться попусту. Мне сказали, что это ты похитил моего сына! Мой сын исчез и… (Серебров издал что-то вроде рычания.) Это ты, бля, это ты!
— Иван Алексеевич, если не ошибаюсь? Так вот, Иван Алексеевич, смею вас заверить, что вы ошиблись. Я не похищал вашего сына. Отнюдь.
— Что же тогда ты и твоя вонючая конторка суете в это свой нос? Я знаю, епта, что у тебя
— Я не понимаю, господин Серебров, на основании чего мы можем с вами дискутировать. Мне кажется, что вы не привели никаких доказательств, говорящих в пользу вашей версии. Вы не привели имени человека, который навел вас на эту версию, бесспорно, являющуюся абсурдной. И поставьте на место вазу, очень вас прошу. Вы ее разобьете.
— Ничего!!
— Так я жду имя вашего осведомителя.
— Имя?! Мне назвать имя, да, бля? Ты очень этого хочешь, гнида? Нет ничего проще, епта! Пожалуйста! Разуй глаза и смотри же, тва-а-а!..»
И я услышала звук выстрела. Пауза. Потом послышался невнятный возглас, короткий вопль, в котором я с ужасом и не сразу определила голос своего босса. Тупой отзвук удара. Потом пролился звон разбитой вазы, чьи осколки валялись сейчас на столе босса и на ковре.
После этого до самого конца кассеты шла тишина. Абсолютная, не разрываемая ни единым звуком. Тишина продолжалась до тех пор, пока не послышался звонок в дверь.
Это приехала «Скорая».
Невесть к чему вспомнив Абрама Ицхаковича Гирина, славного и частого пользователя скорой медицинской помощи, я пошла открывать…
На этот раз отделаться так легко, как на квартире Сереброва, мне не удалось. Менты просидели до утра, снимая отпечатки пальцев и шаря по дому. Меня подвергли тройному допросу: первый — до приезда Сванидзе, второй — после, с участием Берта Эдуардовича, уже бывшего при исполнении и потому совершенно не улыбавшегося. Третий же раз я повторила свой рассказ при каком-то сером человечке, на которого я сразу почему-то подумала, что он из ФСБ. Серый человек приспускал очки и улыбался одним углом рта…
Родиона, так и не пришедшего в сознание, увезли в больницу; Ивана Алексеевича — в морг. Самое интересное, что на опознание вызвали Звягина. Это мне сообщил Берт.
— Ну что же, — сказал Сванидзе, когда мы наконец остались наедине, — мутное дело. Непонятно мне, с чего это вдруг Родиону понадобилось убивать Сереброва.
— Ты думаешь, что Сереброва убил Родион? — ахнула я.
— А почему нет? Если экспертиза покажет, что Серебров застрелен из шульгинского «вальтера», то тогда все к одному.
— А голова?
— Что — голова?
— Разбитая ваза и — кто голову Родиону разбил?
— Серебров. А что? Он был в состоянии аффекта. Серебров вообще человек вспыльчивый. Он швырнул в Шульгина вазу, а тот, в порядке самообороны, конечно…
— В порядке самообороны не стреляют на поражение, а уклоняются! — выговорила я. — Ты что, Сванидзе, сдурел, что ли?
— Как вы разговариваете с представителем прокуратуры! — появился в дверях кто-то из приехавших ментов.
Сванидзе устало махнул на него рукой: