Время дня: ночь
Шрифт:
И когда он только успевает писать книги, находить каналы, чтобы тайно издавать их на Западе, организовывать распространение религиозной литературы, посещать умирающих на дому, принимать людей, беседовать с ними, вселять надежду отчаявшимся, укреплять веру! А ведь, мог бы спокойно сидеть у себя дома, как большинство… Поистине, этот человек не знает отдыха… Хорошо, что люди, собравшиеся вокруг него, понимают это. Хотя и не все… Многие пользуются его открытостью, приезжают со своими проблемами, превращают исповедь в психотерапию…
Такси отъезжает… Одновременно прибывает полупустой автобус. Люди долго его наполняют, занимают
Постепенно автобус наполняется и местными пассажирами. Теперь взгляд натыкается всё больше и больше на чужие отстранённые лица. Те, немногие, заряженные энергией отца Алексея, возвращаются в мир… И на перроне, в поезде, все они теперь почти растворяются среди незнакомых людей, как будто мгновенно поглощающих всё и вся… Но нет… Каждый уносит маленькую или большую частицу заряда, что получил в Церкви. И случится, встречаются прихожане в Москве, — все знают, что они — из того узкого круга, который не для всех… "Вы — свет миру"… Все ли смогут светить и всегда ли смогут?.. И вот, каждый уходит в ту жизнь, из которой нет-нет выйдет новое лицо, и очередь на исповедь к отцу Алексею станет ещё длиннее, и времени для книг и жизни у него останется ещё меньше…
"И как, это, люди не понимают?" — думал Саша, возвращаясь в Москву в переполненном поезде. — "Почему им не достаточно самого таинства Исповеди? Все норовят побеседовать с отцом Алексеем наедине… Неужели у всех такие большие проблемы, что нельзя справиться без его помощи?.."
Первое время он старался осмыслить новую для него религиозную концепцию православия. Он часто приезжал в будние дни в сторожку, чтобы поговорить с отцом Алексеем наедине. И Саша заметил, что чаще всего в очереди к нему находились одни и те же люди. И он назвал их про себя "кровососами". И чтобы не стать одним из них, после того, как отец Алексей совершил над Сашей обряд Миропомазания, он перестал бывать в сторожке, а заходил туда лишь, чтобы взять у священника на прочтение новую книгу…
Поезд едет по знакомой Ярославской дороге, по иронии судьбы каждый раз проезжает станцию, где живёт Санитар, приближается к Москве… А Саша всё ещё не может забыть случившееся… Снова и снова он вспоминает тот день, когда окончательно "отпал" от экуменистов — под электронным табло расписания движений поездов…
Прошло уже три месяца с того дня… В тот день, когда он вернулся в Москву, вечером, ему позвонил дворник, участливо расспрашивал о том, что произошло. Саша не захотел с ним разговаривать по телефону. Они встретились через несколько дней на Новокузнецкой, поднялись из метро в город, прошли мимо храма "Всех Скорбящих Радостей", направились к центру города.
Саша рассказал Володе о последних событиях, связанных с перехватом Ольги на вокзале, критически оценил поведение Санитара, резко заявил о том, что его группа — не что иное, как новая секта, откуда он только что "сделал ноги" в православие и не к кому-нибудь, а именно к самому отцу Алексею.
— Ого! — воскликнул дворник. — Здорово ты шагнул! Как говорится, "из грязи — в князи"! А теперь, конечно, нужно всех нас облить помоями!"
— Почему "всех нас"? — зацепился Сашка за слова. — Разве ты — с ними? Ведь, ты всегда оставался в стороне. Ты даже не знаешь многого. И они тебе никогда не скажут. Потому что не всякому доверяют
— Так скажи им, — продолжал Саша возбуждённо, — Что не оставлю в покое! А покажу "кузькину мать"! В КГБ стучать не стану. Я не такое дерьмо, как они полагают. А вот напишу книгу! Нет, не из мести. А просто, чтобы другие поняли и не попадались на подобную удочку. Я изложу в этой книге чистую теорию. Подвергну критике саму идею экуменического движения как нового вида изощрённого сектантства! И тогда их секта развалится сама по себе.
Дворик молча шагал рядом, но вдруг остановился, чтобы закурить. Саша замолчал, взял у него сигарету. Оба прикурили от одной спички.
— Вот что, старик, — начал Володя, зашагав дальше. — Во-первых, я на самом деле знаю многое. И даже больше, чем ты. Ты думаешь, я не знаю, что ты был в Ордене? Думаешь, не знаю ничего про сам Орден? Хотя мы общались с Санитаром в разных группах, тем не менее, не все такие, как ты, скрытные. Люди есть люди. И не все умеют держать язык за зубами… Санитар, конечно, со своим Орденом по лезвию ножа пошёл… И я тебя понимаю. Может быть, ты и вовремя "сделал ноги"… Но с другой стороны, будь почеловечнее… Ведь он тебе ничего плохого не сделал. Кто ты был? ПТУ-шник, который бил трубки и ломал водопроводные краны на Заводе… Или — попросту — психически больной — после дурдома…
— Нет! Я никогда не был больным! — прервал его Сашка. Это у него я стал больным! Потому что ему-то как раз такие и нужны. Кто из вас здоровый — первый брось камень!
— Хорошо, — продолжал дворник. — Пусть я буду тоже больной, хотя в психушке никогда не лежал…
— Ещё всё впереди! Ляжешь!
— Хорошо! Лягу… Я вот что хочу тебе сказать, старик… — Дворник помолчал немного, удостоверяясь, что Сашка больше не спорит. — Я хочу тебе кое-что сказать про Ольгу… Ведь, наверное, ты не знаешь, что у неё — роман…
— Как не знаю? — Знаю! Только там всё заглохло, с американцем-то…
— Нет… — отвечал дворник. — Не заглохло… И совсем не с американцем… Ты знаешь, что у неё будет ребёнок?
— Как ребёнок? — Саша остановился. — У неё?!.. У Оли?!.. От кого?.. Чей?..
— "Чей?" — передразнил дворник, помедлил немного и добавил: — Вовин!
Саша долго молчал, переваривая услышанное. Наконец переспросил:
— Вовин?! Хиппи?! Как?! Не может быть!..
Саша затянулся, обжёг пальцы сгоревшей сигаретой, уронил её; но его товарищ тут же участливо подбросил свою пачку с новой, выскочившей в прорезь сигаретой, и Саша вытянул её и закурил опять.
— Вот почему она всё время сливки пила… — тихо проговорил он. — Как же я, дурак, сразу не понял этого! Почему мне никто не сказал обо всём прямо?!
— Это было так очевидно… Я думал, что ты знаешь… или догадываешься…
— Ведь, Вова был только её наставник, так же, как я — для Люды… Так же, как Санитар для тебя и меня… Как же он мог? Как же они оба могли войти в Орден после этого?
— Наверное в Ордене особенно приятно грешить — попробовал пошутить Володя.
— Откуда ты-то всё это знаешь? Ведь ты же и про Орден не должен ничего знать…