Время дракона
Шрифт:
Жалобы от доминиканцев поступали настолько часто, что отец, выяснив у сыновей подробности очередной проделки, начинал улыбаться, но дети знали, что после таких разговоров просить ни о чём нельзя. Следовало дождаться вечера.
Ждать было трудно, поэтому сыновья не выдерживали и подступали к родителю с просьбами ещё до конца ужина:
– Отец, расскажи про то, почему все братья должны жить в мире. Расскажи!
– Как же я расскажу, если вы озорничали в моё отсутствие? – возражал тот. – Мне следует как-то вас наказать.
– За что? – притворно удивлялись дети.
– За то, на что жаловался монах-доминиканец.
– Отец, но ты же на нас не рассердился, – возражал Влад.
– Верно, – усмехался отец, – не рассердился. Должен рассердиться, но не могу, поэтому
Прежде чем начинать, повествователь выжидал немного, чтобы слушатели замолчали, перестали ёрзать, двигать тарелки или по-другому шуметь, а мать, понимая это, делала знак служанкам – посуду уберёте попозже.
Малолетний Влад, оглядываясь вокруг и в нетерпении ожидая, пока наступит тишина, думал, что зануды из городского совета и ябеды-доминиканцы, сами о том не подозревая, делали доброе дело. Слушать рассказы по вечерам казалось намного занятнее, чем днём, а значит – долгое ожидание в итоге приносило пользу.
Вечером малолетних слушателей не отвлекали солнечные зайчики, начинавшие прыгать по доскам потолка, когда кто-то переставлял на столе серебряный стакан или тарелку. Вечером не было и мух, которые летали по дому почти во всякое время года. К тому же вечером у отца появлялся помощник – тень. Хорошо видимый на белёной стене, этот помощник всеми силами стремился привлечь внимание к рассказчику, повторяя его действия и делая их более значительными. Если отец поднимал руку, тень тоже поднимала. Если отец наклонялся, тогда и тень наклонялась, прячась ему за спину и затем выныривая в нужный момент.
Вечером никого не отвлекал громкий возглас, ворвавшийся с улицы через окно. Ничего не громыхало вдалеке, словно спрашивая: «Что тебе важней? Послушать продолжение истории или узнать, что же громыхнуло?» Нет, вечером слышались совсем другие звуки. Например, потрескивание свечных фитилей или шорох одежды, если кто-нибудь из домочадцев, сидевших рядом, начинал шевелиться.
По большому счёту, когда отец начинал рассказывать, Влад уже не слышал ничего, кроме родительского голоса… и голоса старшего брата, потому что Мирча, по обыкновению, встревал.
– Когда после долгих странствий я приехал обратно к вашему деду… – начинал родитель.
– А можно… – вкрадчиво произносил Мирча, – отец, а расскажи про то, что было чуть-чуть раньше.
– И про маму? – спрашивал рассказчик, глянув влево от себя, на жену.
– Да, и про маму, – отвечали дети.
– Ладно, – соглашался отец, – расскажу… После того состязания в Нюрнберге король Жигмонд взял меня на службу. Я всё время был при Его Величестве, ну а делать… ничего особо не делал. В ту пору король много ездил по разным странам. И я ездил вместе с ним. Жигмонда всюду принимали с большим почётом, устраивали пиры, на которых веселилась вся свита, так что я даже выучился плясать на тамошний лад, чтобы меньше времени проводить за столом и реже опорожнять кубки. И всё-таки служба оказалась трудной. В сердце нет настоящего веселья, если веселишься по обязанности, а я веселился по обязанности, потому что никуда не мог отлучиться. Временами Жигмонд забывал обо мне, но если вдруг увидит, что меня нет, так сразу: «А куда подевался мой валашский слуга?»
Влад, как и прочие слушатели, знал, что румын почти все народы упорно называли влахами, а Румынскую Страну именовали Валахия. Жигмонд, конечно же, поддерживал традицию и не думал о том, чтобы спросить у своего «слуги»: «Как тебя лучше называть?»
– Как только заметит, – продолжал рассказывать отец, – так сразу шлёт кого-нибудь, чтоб разыскал меня и привёл. «Почему ты отлыниваешь от службы?» – ехидничал король. Утешенье я находил только в письмах от вашего деда, который был доволен мной и новостями, получаемыми от меня. Я ему не жаловался на жизнь, но вдруг нежданно-негаданно пришло повеление: «Сын, возвращайся домой». Я как прочитал – глазам не поверил! Вот радость-то! Перечитал ещё раз, а там дальше говорилось, что ваш дед хочет меня женить, потому и зовёт обратно.
– Что ещё там говорилось? – лукаво спрашивала мать.
– Говорилось, что у молдавского государя есть дочка, зовут её – Василика, а я должен к ней посвататься, –
– И что ты дальше сделал? – спрашивал малолетний Мирча, помогая рассказу течь в нужное русло.
– Я пошёл к королю, – говорил отец, – и попросил позволения отлучиться со службы, а Жигмонд, услышав мою просьбу, посчитал себя обиженным, хоть и не признался, и начал посмеиваться над вашим дедом. «Как же он отправляет тебя к девице, которая ещё не дала согласия? – усмехался король. – А вдруг она откажет? Получится для тебя позор и бесчестие. Странный вы народ. У нас так не делают. У нас в невестин дом сперва засылают сватов, которые вовсю расхваливают жениха. Если сватовство окажется удачным и девица скажет “да”, тогда приезжает сам жених, а если сватам укажут на дверь и посмеются над их речами, то страдает честь сватов, а не честь жениха. Согласись, это гораздо лучше. Может, тебе не ехать сейчас?» Вот что говорил Жигмонд. Он хотел сбить меня с толку, но не сумел. Я-то догадывался, почему ваш дед устроил всё так, а не иначе – он хотел, чтобы я вернулся домой, а сватовство было лишь предлогом.
– А что ты ответил королю? – спрашивал Мирча, подгоняя рассказ.
Отец отвечал:
– Я поблагодарил за совет, но сказал, что теперь мне отступать нельзя. Я сказал: «Если не поеду, когда меня ждут, это и будет позор. Все решат, что я испугался жениться». Жигмонд был вынужден дать разрешение на отъезд, но взял с меня слово, чтоб мне вернуться не позже чем через год.
– А дальше? – торопил малолетний Мирча.
– Дальше я приехал обратно к вашему деду, моему отцу, – говорил рассказчик. – Отец встретил меня радостно, ведь мы не виделись больше двух лет. Он уже ходил, опираясь на палку, а тут воскликнул: «Не нужен мне костыль, если ко мне приехал сын, на которого я могу опираться!» Я спросил: «А как же два моих брата? Разве они для тебя – не опора?» – но ваш дед только рукой махнул: «У меня есть опора как у государя, а как у старого человека – нет».
Мирче нравился этот рассказ, прежде всего, из-за упоминаний о тезоименитом деде Мирче Великом, поэтому Мирча Малый стремился сделать всё, чтобы повествование шло быстрее, ведь чем быстрее оно идёт, тем раньше дойдёт до тех отрывков, которые особенно нравятся.
– Ваш дед начал сетовать, – меж тем рассказывал родитель. – Он говорил мне, что мой старший брат уже взял на себя многие государевы дела, и это хорошо, но такие обязанности не оставляют времени, чтобы ходить неспешным шагом, прогуливать старого отца по солнышку, ведя под руку. А о моём младшем брате было сетование, что тот слишком юн и резв, и если помогает идти, то тянет за собой и забывает, что старые люди так быстро не могут, поэтому ваш дед обратился ко мне: «Вот кто будет водить меня по саду – ты, мой средний сын».
– Дедушка сильно постарел, пока тебя не было? – уточнял Мирча Малый, теперь слушавший с особенным вниманием.
– Да, – следовал ответ, – пока я странствовал, дедушка постарел. Но состарили его не годы, а заботы. Он сам сказал: «Ещё недавно наши владения простирались до самого моря. А теперь выход к морю для нас потерян. Все приморские земли достались султану. Сколько мы ни воевали с ним, он всегда побеждал, и теперь приходится платить ему дань 10 ». Тут я спросил вашего дедушку: «Ты вправду собрался меня женить или придумал это, чтобы мне легко было отпроситься с королевской службы?» Он ответил: «Ничего я не придумал. Невеста есть, подарки куплены. Но я тебя не неволю. Хочешь – сватайся, а не хочешь – не сватайся. Ты, главное, погости у меня подольше».
10
В результате войн с турками румыны потеряли область на черноморском побережье, называемую Добруджа. В 1417 году князь Мирча Старый отказался от попыток вернуть её и согласился платить султану дань.