Время и боги: рассказы
Шрифт:
Шум набегавших на берег волн напоминал мерное биение могучего сердца Вечности. Это был единственный звук, нарушавший оцепенение раннего утра, но молодой человек, сидевший в одиночестве в своей комнате в пансионе, вовсе не замечал моря. Все его мысли блуждали милях в сорока от побережья, где высились холмы Норт-Даунса и где когда-то распускались груши и одевались цветами фруктовые сады, но теперь сады для него опустели, холмы утратили свою прелесть и очарование, а случилось это около года назад. И тогда молодой человек покинул отцовскую ферму и казавшиеся ему огромными холмы, чьи отлогие увалы
Внезапно сквозь мерный пульс Вечности пробился нетерпеливый голос суетной земли — то стучала в дверь хозяйка пансиона. Шум моря убаюкал молодого человека, и он, не без сожаления вернувшись в мир вещей мелких и сиюминутных, крикнул через дверь:
— Да-да, войдите!
И хозяйка — ее звали миссис Меддип — вошла.
— Я подумала, мистер Брок, не поставить ли вам в комнату мой радиоприемник? Мне кажется, он вас немного развлечет.
— Ваш радиоприемник? — рассеянно переспросил юноша. — К сожалению, сейчас у меня совершенно нет времени. Мне, э-э… мне скоро нужно идти в редакцию.
Молодой человек не увидел в предложении миссис Меддип ни доброты, ни участия — он думал только о необходимости обороняться: хозяйка заметила его угнетенное состояние, и тотчас все его инстинкты воспрянули, словно защитники маленького, уединенного лагеря, заметившие врага, крадущегося к невысокой ограде из тонких бревен. А миссис Меддип только ухудшила дело, повторив:
— Но радио в самом деле вас развлечет…
Это была чистая правда — молодому человеку необходимо было развеяться, но он сказал только:
— Благодарю вас, миссис Меддип, но со мной все в полном порядке. Не понимаю, с чего вы взяли, будто мне нужно взбодриться.
— Не нужно? — спросила миссис Меддип.
— Абсолютно, — ответил юный мистер Брок.
— Ну, как хотите, — сказала хозяйка. — Только мне все равно надо куда-то его поставить. Мою лучшую комнату сняла одна женщина — по-видимому, из тех, кто норовит все сделать по-своему. Она приезжает сегодня утром.
— Особа королевской крови или что-нибудь в этом роде? — пробормотал Брок.
— Нет. Просто дама с характером.
— Она что, будет играть в здешнем театре? — предположил юноша.
— Вот уж не знаю, — ответила миссис Меддип, пожимая плечами.
— Я вообще ничего о ней не знаю, кроме одного: все вокруг должно быть так, как она хочет, и никак иначе. А хочет она, чтобы я вынесла приемник из ее комнаты. Говорит, что устала от музыки.
— Тогда пусть просто не включает его, — предложил Брок.
— Она говорит, что не желает вспоминать о музыке вовсе.
— Надо будет выяснить о ней все, возможно, это заинтересует публику, — важно сказал юноша, ведь он начал работать репортером совсем недавно.
— Я и то ничего о ней не узнала, — возразила миссис Меддип. — Всеми переговорами занимался ее поверенный. Он даже не назвал ее имени; скорее всего, она пользуется псевдонимом. Вам, репортерам, будет нелегко расколоть такой орешек.
— Напрасно вы так
За этим разговором молодой человек совершенно забыл о необходимости защищаться от доброты миссис Меддип; он забыл даже, правда — лишь на эти короткие минуты, о своей собственной беде, ибо сейчас его разум был полностью захвачен мыслями о работе на благо общества. И когда миссис Меддип повторно спросила, не принести ли к нему в комнату радиоприемник, он поблагодарил и согласился.
— Приемник стоит снаружи, в коридоре, — сказала миссис Меддип. — Новая жиличка будет здесь через полчаса.
И они вышли в коридор, чтобы забрать приемник; Брок внес его в комнату и взгромоздил на стол. И на протяжении минуты или двух миссис Меддип, — как часто бывает, — нахваливала свою собственность, подробно рассказывая о технических характеристиках приемника, и даже когда Брок нажал кнопку включения, хозяйка все не уходила, ожидая услышать от него подтверждение, что-де приемник и впрямь очень хороший. Впрочем, миссис Меддип не преминула предупредить молодого человека, что еще очень рано, что еще не все радиостанции вышли в эфир, поэтому ему следует радоваться, если приемник вообще заговорит.
Когда один человек показывает другому какое-то свое маленькое сокровище, мы все, — если только нам довелось подслушать их разговор, — склонны улыбаться потаенной, но полной сознания собственного превосходства улыбкой; в данном случае, однако, улыбаться совершенно нечему, ибо нет и не может быть радиоприемника, разумеется — исправного, который не мог бы, не опасаясь конфуза, занять достойное место средь тех семи чудес, которыми так бахвалится мир. Его не превзойдут и Великие пирамиды Гизы, Висячие сады Семирамиды на равных поспорят с его красотой, Колосс Родосский не усмехнется, глядя на него с высоты, и даже в храме Артемиды в Эфесе не найдется столь великого чуда; гробница Мавзола не сравнится с ним своей торжественной тишиной, Александрийский маяк не затмит своим светом, и статуя Зевса* не посмотрит на него с насмешкой и презрением, ибо все эти вещи, существа и боги признают его таким же как они — одним из объектов почтительного восхищения людей.
В общем, когда Брок включил радио, оно заработало, потому что день уже начался: оно хрипело, булькало, бормотало или принималось петь, по мере того как молодой человек поворачивал рукоятки. Далекие люди говорили на неведомых языках, пел орган, голос которого куда величественнее человеческого, звучали обрывки песен. Миссис Меддип оказалась права: молодой репортер ободрился, гнетущее одиночество отступило, и она с удовлетворением увидела, что он улыбается. Брок все крутил ручки, пока замечательный приемник был ему внове, и каждая зарубежная радиостанция, чей позывной раздавался в эфире, дарил миссис Меддип такую же радость, какую дарит матери каждое слово, произнесенное ее двухлетним ребенком при гостях.