Время и снова время
Шрифт:
Маккласки дышала ровнее. Похоже, задремала. Помимо всего прочего они на ногах с четырех утра вчерашнего дня. Стэнтон посмотрел на великолепные каминные часы – 2.15 ночи. С учетом двухчасовой разницы со среднеевропейским временем они бодрствуют двадцать с лишним часов.
И сто одиннадцать лет.
Неудивительно, что Маккласки сморило.
А проснется – ошалеет. Он сам еще не до конца все осознал. Но пора. Ньютон оказался прав. Подступал рассвет 1 июня 1914 года.
От прежней жизни не осталось ни кусочка.
Если не считать Маккласки,
Стэнтон достал смартфон и посмотрел, нет ли сигнала, хотя прекрасно знал, что его не может быть. Но вдруг? Что, если университетские умельцы снабдили аппаратом, который способен преодолеть разные измерения в пространстве и времени? Нет, не снабдили – на месте вчерашних четырех делений пустота.
Стэнтон кликнул раздел «Музыка» и прокрутил список мелодий. Может, что-нибудь послушать? Пожалуй, не стоит. Слишком странно.
Он вышел на балкон и оперся на перила. Район Пера был на холме, с которого открывался обзор всего Стамбула и вод Золотого Рога. Мерцали и гасли огоньки: город, который теперь назывался Константинополь, отходил ко сну.
Если история пойдет своим курсом, меньше чем через три месяца в городе разразится война. Европа погрязнет в бойне, самой кровавой и чудовищной спокон веку. Об этом знали только он и Маккласки, и только он мог что-нибудь с этим сделать.
Маленький и слабый.
Спать не хотелось. Стэнтон всю ночь просидел на балконе. Лишь иногда проверял Маккласки и менял лед, пока тот весь не растаял. Около пяти утра на далеком горизонте забрезжил рассвет.
Стэнтон решил прогуляться. С Маккласки, похоже, все в порядке. Ее уже не лихорадило, она спала крепко и спокойно, организм ее справлялся с потрясением. Стэнтон поменял ей повязку, поставил на тумбочку чашу с фруктами, на подушке оставил записку:
НЕ ПУГАЙТЕСЬ! Ньютон оказался прав, все произошло, как он предсказывал. НЕ выходите из комнаты. На тумбочке фрукты, вода и батончик «Марса» (нашел в Вашей кофте). Я вернусь к обеду. Ваши часы переведены, еще есть каминные. Вы ужасная женщина, но, боюсь, от Вас никуда не деться.
И чуть не приписал: P. S. Если что, я на мобильном.
Окровавленные кофту и шарф Стэнтон связал в узел, чтобы потом выбросить. Взял малый рюкзак, вышел в коридор, запер номер. Повесил на дверь табличку «Не беспокоить» и направился к лифту.
Он решил дойти до Босфора и с Галатского моста посмотреть восход солнца.
В ближайшие часы он спасет молодую мусульманскую семью и чуть не сорвет свою миссию, в кафе схлестнувшись с британскими офицерами.
История началась заново. Будущее уже менялось.
16
«Восточный бар» тонул в табачном дыму. Стэнтон глубоко вдохнул. Как будто куришь, не нарушая клятву. Он заказал второй «Лафройг». В «Пера Палас» наливали щедро, но алкоголь
Вернувшись с насыщенной событиями прогулки по Старому городу, Стэнтон дважды поднимался в номер к Маккласки. Похоже, она медленно шла на поправку, значит, травма была не такой уж тяжелой. В 2025-м он бы сразу отвез ее в травмопункт, где ей сделали бы томографию, но сейчас он мог лишь плотнее задернуть шторы, дать ей покой и надеяться, что не будет никаких осложнений. Еще пару дней она наверняка проваляется в постели, что очень некстати. После опрометчивой стычки с представителями британской общины лучше поскорее убраться из города.
Как оказалось, Стэнтон недооценил жизненные силы старой профессорши.
– Будь любезен, Хью, закажи своей престарелой матушке «Кровавую Мэри».
В дверях стояла Маккласки. Она выбралась из постели, самостоятельно оделась, отыскала лифт и прямиком отправилась в бар, точно почтовый голубь. И вот она тут как тут. Платье до пят создавало ей сносный облик имперской леди, собранные в пучок волосы прикрывали рану на затылке. Бледная, однако губы тронуты помадой, а скулы румянами. Походка слегка шаткая, но уверенная.
– Господи, вы десять часов были в отключке, вам надо лежать, – сказал Стэнтон, когда Маккласки, хватаясь за стулья, добрела до стойки.
– Мне семьдесят два, Хью, у меня не так много времени. – Вопреки хворому виду, глаза Маккласки сияли. – Я удостоилась величайшего шанса, какой не выпадал ни одному чокнутому историку, и не собираюсь весь первый день валяться в постели. – Ухватившись за стойку, она подалась к Стэнтону и громко прошептала, как театральный суфлер: – Сладкий мой, мы в тысяча… девятьсот… четырнадцатом!
Прежде чем Стэнтон успел ее одернуть, вмешался бармен:
– Извините, сэр, но, к сожалению, за стойкой дам не обслуживаем. Прошу госпожу сесть за столик.
– «Кровавую Мэри», силь-ву-пле, гарсон. – Маккласки шатко направилась к столику.
– Чистый томатный сок слегка разбавьте водой, – внес коррективы Стэнтон и поспешил следом: – Профессор, у вас сотрясение мозга.
– А то я не знаю. Такое ощущение, как будто муниципалитет прокладывает канализацию в моей голове. – Маккласки полезла в сумку, ту самую привезенную из будущего громадину, которая теперь (совсем не случайно, подумал Стэнтон) была абсолютно в духе эпохи, достала блистерную упаковку ибупрофена и выдавила четыре таблетки.
– Уберите, профессор, – прошипел Стэнтон.
– Да ладно тебе, никто не заметит.
– Мы не знаем, что могут заметить люди. Теперь молчите и слушайте. – Стэнтон смолк, потому что подошел официант с заказом Маккласки. Если профессорша и почуяла отсутствие водки, она сочла за благо не поднимать волну.
– Ну, вздрогнули, – сказала Маккласки.
– Повремените с тостами. Какого черта вы здесь делаете?
– Я же сказала, я не собираюсь ошиваться в постели, когда…