Время колесниц

Чистов Дмитрий

Так сказал мне Клехт; и с тех пор я стал вести счёт годам; скрупулезно заношу на жёлтые навощённые доски из лиственницы события, которым я был свидетелем или в которых участвовал, а таковых накопилось в избытке. Правда, роль отца-настоятеля крупного храма требует немалого

времени: поскольку почти каждый теперь занимается не своим делом, людям по нраву бог, носящий прозвание Многоискусного и не гнушающийся любой работой. У Бринна появилось немалое количество последователей и святилищ. Сам он нисколько не изменился, и это неудивительно.

Вчера в мои ворота постучался грязный босоногий пилигрим, одетый в латаную хламиду и дырявую широкополую шляпу. Выслушав его жалобы и причитания, сердобольные слуги проводили побирушку на кухню и накормили своей простой едой. Он многословно поблагодарил их, а когда склонился в низком поклоне, из-за пазухи странника выпали три усеянных шипами мячика.

Ханаль поведал мне, что у него появился «восхитительный план» — отправиться в поход за неким чудесным копьём. По сведениям, полученным из заслуживающих доверия источников, после броска оно само по себе возвращается в руки владельцу. В подробности я не вникал, но уверен, что место нахождения этого самого копья не относится к числу самых безопасных. Теперь старина Гони расположился в храме и дожидается очередного появления Бринна; со скуки он с моим жрецом-распорядителем весь день напролёт режется в шашки, и я искренне опасаюсь, как бы жрец-распорядитель по неопытности не проиграл Ханалю всё наше святилище.

Когда вернётся Бринн, я, конечно же,

отправлюсь с ними: время колесниц вновь настойчиво стучится в наши двери. Подхваченный неумолимым потоком, я несусь без остановки в неведомые дали, и весь мир — людские лица, ощущения, печали и радости остаются по берегам этой бурной реки; весь мир — лишь полусгнившее бревно в затоне, угольки, сломанный кремнёвый наконечник и выкатившийся из-под глинистой осыпи череп.

И всё же...

Стоит лишь чуть прищурить глаза, и многое откроется взгляду.

Стада оленей, мирно пасущиеся в перелесках на другом берегу, и оголодавший старый волк; щука, застывшая в ожидании добычи под корягой, на самом дне тёмного омута, и стайка серебристых рыбок; терпеливо кружащая в лазурном небе пустельга и выбравшаяся из норки мышь-полёвка; маленький муравей, несущий добытую личинку в свой подземный дом.

Стоит лишь немного прислушаться, и многое можно услышать.

Лёгкую вибрацию земли от проходящих вдалеке стад и рёв животных на водопое; песнь ветра в камне и шуршание первого опадающего листа; звон металла, треск горящих городов и звуки арфы в руках песнопевца; тихую поступь осени и шаги моего удаляющегося послушника.

Но нигде я не могу отыскать ответы на некоторые свои вопросы.

И самый главный из них:

Почему то, что прибавляется к силе, всегда отнимаешь от сердца?

Май 1996 — декабрь 1997 г.

С.
– Петербург