Время легенд (сборник)
Шрифт:
— Не волнуйся, Тревис, с мамой все будет в порядке.
Тревис кивнул.
— Правда, даю честное слово.
Тревис посмотрел на него очень серьезно:
— Кого хочешь обмануть своими словами — меня или себя?
Джордан поразился догадливости ребенка, «достойного сына своей матери».
— Нас обоих.
— Она знает? — спросил Тревис. — О ребенке?
— Нет еще.
— Ты ей скажешь?
— Это должен сделать именно я, к сожалению.
— Она так хотела малыша, знаешь?
— Конечно, знаю.
— Сначала не
«И это я знаю», — подумал Джордан, но сказал другое:
— Она мне рассказывала.
— Знаешь, меня очень удивило, что мама захотела ребенка, — спустя некоторое время сказал Тревис.
— Да?
— Ну, потому что моя мама не домашняя женщина.
Джордан улыбнулся.
— Домашняя женщина?
Я имею в виду… Ну, скажу так: она меня очень любит — я это точно знаю, но не делает того, что делают все любящие матери: не готовит мне что-нибудь вкусненькое, не убирает мою комнату, когда я в школе, не готовит со мной уроков… Ну, и прочее. — Тревис улыбнулся. — Это, впрочем, хорошо, что не суется в мои уроки.
— С ней будет все хорошо, это точно, — снова повторил Джордан.
Тревис смотрел в пол.
— Я надеюсь, — только и сказал он.
«Какая она бледная», — думал Джордан, глядя на спящую Слоун. И красивая. Она лежала с закрытыми глазами, безмолвная и белая, как подушка, на которой покоилась ее голова. Временами начинала беспокойно метаться, что-то бормотать, крутить головой.
Джордан взял стул, сел рядом, ожидая, когда она проснется. Как сказать ей про ребенка? Слоун теперь возненавидит его. Что ж, разве он сам не презирал, не ненавидел себя с той минуты, когда в самолете у нее начался приступ? Доктор предупреждал: покой и щадящий режим. Он не послушался, не запретил ей все поездки, теперь они оба расплачиваются. Он вел себя как законченный, самолюбивый эгоист. Ему нравилось, что Слоун ездит с ним, — она была ему нужна.
Слоун опять беспокойно заметалась в постели, пытаясь что-то сказать.
— Уйдем отсюда… — шептала Слоун. — Сейчас же пойдем… до того, как они придут…
Джордан наклонился к ее лицу.
— Все в порядке, — нежно прошептал он, — ты спасена, дорогая.
Но Слоун продолжала говорить что-то непонятное:
— У меня будет ребенок… Если они нас схватят… они не должны поймать нас… Господи, они заберут моего ребенка…
«Что она говорит? А… о врачах, будто они хотят забрать у нее ребенка…»
— Полиция нас не поймает, Родди, — снова послышалось бормотание Слоун, — мы не можем попасть в тюрьму, нет, нет!.. Они заберут ребенка… Родди, я не могу родить ребенка в тюрьме, Родди…
«В тюрьме? Что она говорит? Родди, кто это, черт возьми?» — Джордан ровным счетом ничего не понял.
Слоун снова погрузилась в забытье, — и вернулась — бессознательно — в свой родной город, к событиям, которые происходили когда-то давно. Она была на шестом месяце
Она, Сэмми, и Родди Дэниел, ее старый приятель. Что говорить, Родди много сделал для нее, Сэмми, — и любовь с ней крутил какое-то время. Тут тоже не возразишь ничего. У них была любовь.
— Сэмми, я думаю, ты волнуешься зря! — И Родди сунул в рот кусок сосиски. — Фараоны нас не засекли. Просто старый хрыч гнет свое — ты понимаешь, о чем я…
— Родди!
— Ты же знаешь: я говорю тебе правду, мне нечего скрывать.
— Я так паршиво себя чувствую…
Родди засмеялся.
— Да брось ты, Сэмми! Ты столько этим занимаешься — и никогда ничего не боялась.
— Но сейчас ситуация изменилась, Родди. Ребенок…
— Слушай! Ребенок для нас слишком дорогое удовольствие. — Родди отпил большой глоток кофе. — Откуда ты думаешь взять на него деньги? Пойдешь на работу — в твоем-то положении?
Да и куда? Даже со своей бумажкой об окончании колледжа сможешь устроиться разве что официанткой в какую-нибудь забегаловку. Много честным путем не заработаешь.
— Не говори лучше ничего, — попросила Слоун.
— Но ты помнишь, — этот тип на все способен?
— Да, да, помню! — Слоун придвинула к себе тарелку. — Но я обязательно буду матерью, запомни это. И еще: я не хочу, чтобы мой ребенок родился в тюрьме.
Опять этот Родди… кто же он такой, в самом деле? Почему Слоун опасается, что ее ребенок родится в тюрьме?
— Когда я смогу ее увидеть? — Тревис не хотел уходить из больницы.
— Не скоро, малыш, — принялся уговаривать его Джордан, — мама сейчас спит, ей ввели снотворное. Она перенесла такую боль, — ей нужен отдых.
— Но с ней точно все будет в порядке?
— Да, я же сказал… Только ей придется какое-то время пробыть в больнице, чтобы прийти в себя.
Тревис снова нахмурился:
— Так когда же мне разрешат ее навестить?
— Думаю, завтра. — Джордан обнял мальчика за плечи. — А сейчас тебе, наверно, лучше пойти домой к Эмме.
Тревис открыл было рот, чтоб возразить, но Джордан опередил его:
— Ты ничем сейчас не сможешь помочь маме. Нам, мужикам, в этих случаях остается только ждать. А дома это намного удобней, не правда ли?
Тревис кивнул.
— Я обязательно тебе отсюда позвоню, если что-то изменится. Даю честное слово.
Слоун открыла глаза: она различала цвета и краски, но все предметы плавали в тумане. Во рту пересохло. Слоан попыталась что-то сказать, но едва пошевелила сухими губами:
— Пить…
Кто-то наклонился над ней: Слоун не могла понять, кто это.
Почувствовала запах знакомого одеколона. Может, показалось?
— Джордан…
— Я здесь, дорогая.
Наконец ее глаза смогли различить предметы.