Время любить
Шрифт:
– Василий прислал, – с улыбкой протянула Андрею фотографию девушка.
Рядовой Василий был снят во весь рост в новенькой форме. Высокий стройный парень с задорно вздернутым носом и самоуверенным взглядом.
– Орел, – улыбнулся Андрей, возвращая фотографию. – Что пишет?
– Сначала было очень трудно, а теперь ничего, даже получил от командира благодарность за отличную стрельбу.
– Ну вот видишь, – заметил Андрей.
– У меня отпуск через месяц, – продолжала Ксения. – Поеду к нему. Как раз у них и карантин кончится.
– Артиллерист?
– Ракетчик, –
– Не сошлись характерами…
– Гирькин шоферов не обижает, – заметила девушка. – Если бы мой Васька не пил, мог бы заработать на мотоцикл. Он так мечтал купить «Яву».
– Ксения, Василий ничего тебе не рассказывал про дела-делишки Околыча? – спросил Андрей.
– Он в дела не вникал, делал все, что Гирькин говорил, а за это каждый вечер получал бутылку можжевеловой…
– Гляжу, у Околыча слабость к можжевеловке! – усмехнулся Андрей.
– Это водка или вино?
– Настойка, но довольно крепкая.
– Вася сказал, что Гирькин за сезон выколачивает для себя до десяти тысяч рублей… Врет, наверное?
– Один лишь Околыч знает, сколько положил в свой карман.
– Когда в ноябре составляет отчет для заготконторы, всех из дому прогоняет и сидит в своей комнате по трое-четверо суток со счетами и бумагами. К нему никто тогда не заходит. А как составит отчет, так потом никакая ОБХСС не придерется! У него все по полочкам разложено, все подписи собраны, квитанции подшиты, как говорил Вася, комар носа не подточит.
– Да-а, землю, которую он лопатами накидал в кузов, к отчету не пришьешь… – задумчиво заметил Андрей.
– Какую землю? – вскинула на него удивленные глаза девушка. – Про землю Вася ничего не говорил.
– Это я так… – не стал вдаваться в подробности Андрей. – Вовремя твой Вася в армию ушел…
– А что? Мог бы погореть?
– Сколько веревочка ни вейся, а быть концу, – сказал Андрей.
– А кто сейчас не ворует? – пожала плечами Ксения. – Мой отец – он работает на мебельной фабрике – рассказывал, что со склада целую стенку украли… А книжные полки почти в открытую под мышкой через проходную несут домой.
– Все смешалось в доме Облонских… – думая о своем, проговорил Андрей.
– Чего это вы вспомнили «Анну Каренину»?
– Читала?
Ксения обидчиво надула губы, посчитав такой вопрос оскорбительным, однако долго сердиться не умела – подложив в печку дров, снова уселась на шаткое крылечко и стала смотреть, как Андрей ловко раскалывал чурбаки. Он ставил кругляк на серую, иссеченную топором плаху, с размаху одной рукой раскалывал, не давая упасть, подхватывал свободной рукой две половинки, соединял их и снова опускал колун. За два маха он раскалывал чурку на четыре равные части.
– Городской, а дрова вон как здорово колете! – подивилась Ксения. – У вас ведь там паровое отопление?
– По-твоему,
– Полтора месяца прожили у нас и не завели девушку? – полюбопытствовала Ксения.
– Откуда ты знаешь? – покосился на нее Андрей.
– Околыч говорил, что первый раз ему попался такой странный шофер: не пьет, не курит и за девушками не бегает…
– Хорошо это или плохо?
– Не знаю… – задумчиво покачала головой девушка. – Конечно, хорошо, когда у человека нет недостатков, но с другой стороны…
– Что же с другой стороны? – подначил Андрей.
– Жить рядом с таким человеком – это то же самое, что пить дистиллированную воду…
Андрей опустил поднятый колун, внимательно посмотрел на Ксению:
– Это ты сама придумала?
– А что, я произвожу впечатление провинциальной дурочки?
– Да нет, в твоих словах что-то есть… Выходит, если человек правильно живет, он уже и неинтересен?
– Я что-то слишком уж правильных давно у нас не видела, – вздохнула Ксения. – Может, они все живут в больших городах?
– Каждый человек должен быть таким, каков он есть, а не подражать другим, не перенимать чужие недостатки, – горячо заговорил Андрей. – Мне не нравится пить, и те люди, которые меня упрекают, мол, не компанейский ты парень, мне противны. Примитивны они, Ксения, как амебы… И потом, дурное перенимается гораздо легче, чем хорошее. Ведь куда легче быть середнячком, чем передовиком на производстве. Одно дело – с трудом вытягивать норму, а другое – выдать за смену две! И не верь, когда осуждают в школе отличников: мол, зубрилы и все такое. Это говорят лентяи, которые неспособны себя заставить по-настоящему заниматься…
– У нас в училище кулинарии тоже не любят отличников, – улыбнулась девушка.
– Околыч говорит, мол, все воруют, теперь ты об этом же… Почему все? Я не ворую. Думаю, что и ты не воруешь. А твой отец? Твоя бабка?
– Мой отец – секретарь парторганизации мебельной фабрики, – с гордостью сказала Ксения. – Он как раз борется с этим злом.
– А говоришь, все воруют…
Расколов толстую чурку, Андрей присел рядом с Ксенией на верхнюю ступеньку. Черные брови его сдвинулись на переносице, серые глаза потемнели.
– Я читал, что в средние века даже за мелкое воровство человеку отрубали руку, да и у нас было время, когда за килограмм украденного зерна или муки людей надолго сажали… – задумчиво заговорил он. – Я был в северных деревнях – там и сейчас дома не запирают. Прислоняют палку к двери, дескать, хозяина нет дома… Воруют-то ведь государственное! Упаси бог, в квартиру залезут воры! Шуму на весь город, всю милицию поднимают на ноги, возмущаются, плачут… Как же, украли-то свое, собственное. Выходит, свое воровать нельзя, а государственное можно? Судя по тому, как рассуждает Околыч, воровство у государства и за воровство-то считать нельзя?