Время любить
Шрифт:
Арно в знак согласия кивнул головой. В Марселе, во владениях королевы Иоланды, графини Прованской, он действительно будет почти у себя дома, и по его улыбке Катрин догадалась о той радости, которая охватила его при этой мысли.
– Можем мы выехать этой же ночью?
– Зачем так спешить? Абдаллах проявит к тебе братское гостеприимство, что я и сам намерен был бы сделать, если бы мог увезти тебя с собой в Магриб. Ты бы сохранил лучшие воспоминания о мусульманах.
– Благодарю тебя. Будь уверен, что я сохраню хорошее воспоминание если не обо всех мусульманах, так,
– Он умирает.
– Я знаю. Между тем он может выжить!
Катрин обдало облаком нежности. Эта чуткость Арно в отношении к Готье волновала ее до глубины души. Нормандец умирал, конечно, но Монсальви отказывался оставлять его тело на чужбине, у неверных. Она подняла на своего супруга взгляд, сиявший благодарностью. Мансур, помолчав немного, медленно ответил:
– Он не доживет до того времени, когда вы увидите родные берега! Однако я понимаю твою мысль, брат мой! Сделаем так, как ты хочешь. Этой же ночью мой корабль поднимет паруса… Теперь пойдем.
Катрин вернулась в носилки, где Готье на какой-то момент вернулся в сознание. Его дыхание делалось час от часу все более затрудненным. Его огромное тело, казалось, уменьшалось, а лицо трагическим образом изменялось, уже тронутое тенью смерти. Но он устремил на Катрин ясный взгляд, и она ему улыбнулась.
– Смотри, – произнесла она мягко, отведя занавеску, чтобы он смог увидеть то, что было снаружи. – Вот море, которое ты всегда любил, о котором ты мне столько рассказывала. На море ты выздоровеешь…
Он отрицательно покачал головой. На его бескровных губах появилось подобие улыбки:
– Нет! Я умру!.. И так лучше!..
– Не говори этого! – запротестовала Катрин с нежностью. – Мы за тобой будем ухаживать, мы…
– Не надо меня обманывать! Я знаю, и я… я счастлив! Пообещайте мне…
– Все, что ты захочешь.
Он сделал ей знак приблизиться и выдохнул:
– Обещайте… что он никогда не узнает, что произошло… в Коке! Ему будет больно… Это было только… милосердие! Не стоит…
Катрин выпрямилась и сжала горячую руку.
– Нет, – произнесла она с горячностью, – это не было милосердие! Это была любовь! Клянусь тебе, Готье, всем, что у меня есть в мире самого дорогого: той ночью я тебя любила, я отдалась тебе от всего сердца и продолжала бы, если бы ты этого захотел. Видишь ли, – прибавила она, – ты дал мне столько радости, что на миг меня взяло искушение остаться, отбросить мысль о Гранаде…
Она остановилась. Выражение бесконечного счастья осветило измученное лицо Готье, придав ему красоту, мягкость, которой он никогда раньше не обладал. В первый раз после той ночи Катрин, взволнованная до глубины души, вновь прочла во взгляде серых глаз ту страсть, которой она тогда упивалась.
– Спасибо, что ты сказала мне об этом… – прошептал он. – Я уйду счастливым… таким счастливым!
Потом он прошептал еще тише, слабевшим голосом:
– Ничего больше не говори… Оставь меня! Я хотел бы поговорить с врачом… у меня мало времени. Прощай… Катрин! Я любил… только тебя…
Горло
– Позови Абу!
Весь их кортеж шел шагом, так как на дороге было большое оживление. Видно, это был базарный день. Мари позвала врача, пока Катрин, стараясь спрятать слезы, выскользнула из носилок на землю. Арно ехал верхом в нескольких шагах впереди, рядом с Мансуром. Она позвала его, и в голосе у нее было столько боли, что он немедленно остановился, посмотрел на залитое слезами лицо и, свесившись с седла, протянул ей руку.
– Иди ко мне, – только и сказал он.
Он поднял ее, посадил перед собой и обхватил руками. Молодая женщина спрятала лицо у него на груди и зарыдала. Арно спросил:
– Это конец?
Не в состоянии ответить, она кивнула головой. Тогда он сказал:
– Плачь, моя милая, плачь сколько хочешь! Мы никогда не сможем оплакать в полной мере такого человека, как он!
В невообразимой толкотне, царящей в порту, среди бесчисленных торговцев рыбой, овощами, разными фруктами, пряностями, которые, сидя прямо на земле, громкими криками подзывали покупателей, отряд Мансура прокладывал путь носилкам, в которых умирал Готье. Они пробирались к стоявшим у пристани кораблям. Среди множества рыбацких лодок всех размеров, нескольких тяжелых рыбацких барок и торговых кораблей два военных корабля походили на гепардов, словно эти хищники прилегли отдохнуть у берега. Мансур показал на них Арно:
– Вот это – мои…
Монсальви улыбнулся. Это были настоящие пиратские корабли, и его охватило беспокойство: мог ли он посадить на такой корабль Катрин и Мари? Кто мог быть уверенным, что, выйдя в море, капитан не направит паруса в сторону Александрии, или Кандии, или, наконец, в Триполи, – словом, на один из больших рынков рабов, где, уж конечно, первой по стоимости рабыней окажется Прекрасная Дама Запада. Близкая и неизбежная смерть Готье многое меняла. В случае необходимости Арно с Жоссом придется защищать двух женщин против целого экипажа. Конечно, Арно не сомневался в доброй воле Мансура, но пират всегда может отказаться от своих слов. Капитан пиратского корабля потом скажет, что выполнил свою миссию, и никто даже не подумает больше беспокоиться о том, что могло случиться с супругами Монсальви…
Охваченный такими мрачными предчувствиями, Арно инстинктивно прижал Катрин к себе, но она не ответила на его объятие. Она смотрела во все глаза на корабль, который как раз в этот момент входил в порт, и все спрашивала себя, не снится ли ей это.
Корабль вовсе не походил на те, что заполняли порт. Это была большая галера с пузатым корпусом, но Катрин пришла в восторг вовсе не от формы корабля, а от знамен, что развевались на ветру. Одно – золотое в серебряных полосах с тремя кораблями святого Иакова по черному геральдическому фону и тремя красными сердцами. Эти геральдические знаки ей многое сказали, ведь Катрин их хорошо знала.