Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2
Шрифт:
А если я не требовал, чтобы обо всех его распоряжениях и приказах докладывали мне, то только потому, что он сам соблюдал определенный такт и сам сообщал мне. Он не вынуждал меня требовать этого от него и себя тоже ставил тем самым в более выгодное положение. Малиновский ответил мне: "Я это видел и искренне говорю, что был очень доволен, что вы все время рядом со мной. Я ведь честный человек, делал все, что, с моей точки зрения, нужно было делать. Поэтому был доволен, что вы будете видеть все это и правильно поймете". И я согласен с ним, ибо это означало, что будет сделан соответствующий доклад Сталину. Действительно, я так Сталину и докладывал. Сталина же, видимо, во время войны сама жизнь вынуждала сдерживать свой гнев, нацеленный на аресты и уничтожение людей. Впрочем, не знаю. Или же это мне приписать себе в заслугу мое влияние в Политбюро (а, видимо, оно было немалым) и ту характеристику, которую я дал Малиновскому еще в 1941 г., когда встретился с ним и когда мы с Тимошенко его назначили командующим 6-й армией? Он тогда воевал с врагом в направлении Днепропетровска. Одним словом, так сложилась моя совместная работа с Малиновским. Сейчас он умер, и что же я могу еще сказать о нем? Ничего, кроме того хорошего, что уже сказал. В принципе же
Смотря какой взял крен, рассматривая человека. В каждом человеке можно открыть очень много разных качеств. Это зависит от характера того, кто дает характеристику. Надо отбросить второстепенное, всякую там мишуру и посмотреть на человека, каков он в главном. Посмотреть на его действия, основную направленность ума и энергии, на приложение этой энергии. У Малиновского она была положительной, на пользу Советскому государству. Его энергия была нацелена на строительство нашей Красной Армии, а во время войны - на разгром врага. Не всегда получается так, как хотелось бы любому из нас. Нам с Малиновским пришлось хлебнуть и горячего, и немало тошнотворного в первый и второй годы войны. Но потом и нам с ним довелось наслаждаться результатами побед, успехами Красной Армии, радоваться изгнанию противника с территории, захваченной Гитлером. А что еще хорошего можно сказать о Малиновском? Я к этому потом еще вернусь. Вернусь в рассказе о том, как мы с Малиновским в 50-е - 60-е годы направляли свои усилия на перевооружение Советской Армии. Я считаю, что это был очень интересный этап нашей жизни, принесший нам большое удовлетворение. Я и сейчас еще живу воспоминаниями об этом творческом периоде - времени перевооружения Советской Армии и горжусь тем, что на мою долю выпала честь быть в то время Председателем Совета Министров СССР и Первым секретарем ЦК партии.
Итак, я отвлекся, характеризуя личность Малиновского, а остановился на том, что меня вызвали в Москву. Когда я прилетел из хутора Советского в Москву, то уже по-другому себя чувствовал в столице и ко мне иное было отношение со стороны Сталина, чем несколько раньше. Ведь мы уже были "не те люди", которые сдавали Украину врагу. Сталин в ту пору все готов был на меня свалить. На любого готов был свалить вину, только не на себя. В период отступления Красной Армии нигде и никогда никаких документов и приказов он не публиковал за своей подписью. Ставка или Генштаб - безликая была подпись, но не Сталин! Совершенно другим стало положение потом, когда мы начали наступать. На каждом документе красовалась подпись Сталина. За отступление он, как говорится, не нес ответственности, а вот успехи, разгром врага - это его заслуга. Сейчас некоторые горе-историки, когда Сталина уже нет, идут по его стопам, характеризуя тот период. Об этом я еще выскажу свое мнение. Я слышал хорошую, острую шутку. Говорят, что города оставляют солдаты, но берут их генералы. Сталин действовал по этой схеме. Отступали солдаты, и Сталина там не было, а когда стали брать назад наши города, то уже и солдат вроде бы не оказалось, а брал их Сталин, потому что тут были его приказы, ему принадлежала инициатива, и тому подобное.
ПЕРЕД КУРСКОЙ БИТВОЙ И В ЕЕ НАЧАЛЕ
Итак, прибыл я в Москву и рассказал Сталину о положении дел на Южном фронте. Тогда у нас было хорошее настроение, мы радостно переживали свой успех. Северный Кавказ тоже быстро освобождался. Но это был участок не нашего фронта, а вообще другой фронт, докладывал же я о делах нашего фронта. Сталин: "Мы утвердили вас членом Военного совета Воронежского фронта. Нашими войсками занят Харьков [177] . Вы об этом знаете?". "Знаю. Красная Армия продвинулась на довольно значительное расстояние западнее Харькова". "Вот вам и надо лететь сейчас в штаб Воронежского фронта. Вы будете выполнять функции не только члена его Военного совета, но и секретаря ЦК КП(б) Украины, как и прежде". Потом, как и в предыдущий мой приезд, Сталин начал высмеивать руководителей, которым поручил дела Украины, когда в дни Сталинграда сказал мне, что я не украинец и поэтому ее делами займется Корниец, который тогда являлся председателем Совета Народных Комиссаров УССР.
177
Это произошло 16 февраля 1943 года.
Я уже рассказывал, как тогда согласился с тем, что я не украинец: всем известно, что и по паспорту, и по месту рождения я курянин, а мое село русское, хотя буквально впритирку граничит с Украиной. Граница есть граница. Я-то не придавал значения тому, украинец ли я или русский. Я интернационалист и с уважением относился и отношусь к каждой нации. Но наиболее близки мне те, среди кого я провел свои детство и юность. Это русские и украинские рабочие и крестьяне, а также украинская интеллигенция, с которой я работал, когда являлся заворгом Киевского окружного комитета партии в 1928 - 1929 гг. и особенно будучи Первым секретарем ЦК КП(б) У. Я 13 лет проработал на Украине, и не просто с удовольствием, а с большим наслаждением, и очень доволен отношением ко мне всех ее людей - рабочих, крестьян и украинской интеллигенции. Отвечаю: "Хорошо, товарищ Сталин, я охотно поеду на Воронежский фронт. А кто командует войсками Воронежского фронта?". "Генерал Голиков" [178] .
178
Генерал-лейтенант ГОЛИКОВ Ф.И. командовал войсками Воронежского фронта до марта 1943 г., после чего был назначен заместителем наркома обороны СССР по кадрам.
Тут я сразу вспомнил, как Сталин критиковал меня за то, что я не поддерживал Голикова, когда он был заместителем командующего войсками в Сталинграде. Тогда (я уже рассказывал) он написал какую-то гадость Сталину против Еременко, и Сталин меня критиковал за то, что я слишком поддерживаю Еременко и не поддержал Голикова. Может быть, тот и обо мне написал какую-нибудь гадость? Это возможно. Я в жизни, к сожалению, много видел гадкого. Правда, и хорошее видел, но и гадкое. Иной раз гадости делались людьми, с виду довольно приличными и приятными. Я мог бы сказать, что человек я довольно незлопамятный. А как поступили бы, к примеру, другие,
От меня многое зависело, когда Голиков, уже в мое время, утверждался начальником Главного политуправления РККА и когда ему присваивали маршальское звание - высшее военное звание в Советских Вооруженных Силах. Говорю Сталину: "А как он командует? Каково Ваше впечатление?". Более я ничего не сказал, но Сталин понял сразу, что я обращаюсь с таким вопросом потому, что у нас имелись разные оценки поведения Голикова как представителя фронта при армии Чуйкова, когда Голиков не выполнил приказа об организации переправы боеприпасов и пополнения в Сталинград. Я считал тогда и считаю сейчас, что мы с командующим войсками Сталинградского фронта отреагировали правильно. Однако теперь возникла уже другая ситуация. Вражеские войска в Сталинграде пленены, всех обуревала радость победы. Это была радость не только нашего народа, но и всего прогрессивного человечества, которое понимало значение нашей борьбы с фашистской чумой. Сталин опять взглянул на меня: "А помните, что вы говорили мне о Голикове?". "Да, помню". "Как же вы говорили?". "Но тогда для чего Вы меня посылаете членом Военного совета к Голикову?". "Мы в скором времени примем новое решение и переставим его". Не знаю, почему он мне это сказал. В терзаниях, что ли, находился? "Мы думаем назначить туда Ватутина командующим войсками фронта. Вы знаете генерала Ватутина?". "Я генерала Ватутина знаю, и даже очень хорошо знаю. Я высокого о нем мнения". Этот генерал был как бы особым. Особенность его заключалась в том, что он почти непьющий.
Я вообще не видел, чтобы он пил вино. Кроме того, он очень трудоспособен и очень хорошо подготовлен в военном отношении. Он был одно время начальником штаба в Киевском Особом военном округе, а потом заместителем начальника Генерального штаба [179] . Хорошая аттестация его военных знаний. Я сказал: "Как к начальнику штаба, как к человеку, знающему военное дело, и как к члену партии отношусь к нему с большим уважением. Но не знаю, как он себя проявит в качестве командующего. Здесь требуются, помимо знаний, распорядительность и умение пользоваться правом командующего, умение приказать и потребовать выполнения приказа. Разработать операцию он может, тут я не сомневаюсь в нем, а вот другие его качества мне совершенно неизвестны. В этом отношении он для меня новый человек, тут я нигде с ним не соприкасался". Не помню, что сказал в ответ Сталин, но я был доволен новым назначением. Через день или два я улетел. Когда уже собрался лететь, мне доложили, что в направлении Харькова противник сгруппировал эсэсовские войска, танковые дивизии и прижимает наши войска к Харькову.
179
Генерал-лейтенант ВАТУТИН Н.Ф. был начальником штаба Киевского Особого военного округа в 1939 г., а перед Великой Отечественной войной возглавил Оперативное управление Генерального штаба.
Наши войска отступили на восток уже на довольно большое расстояние, и противник опять вплотную подошел к Харькову. Вылетел вечером, перед сумерками. Мы с моим личным пилотом Николаем Ивановичем Цыбиным [180] выбрали именно такое время. Я всегда, пока жив, буду поминать добрым словом этого замечательного летчика, генерала, честнейшего человека трезвого ума и с такой, я бы сказал, девичьей деликатностью. В данном случае как раз он спланировал так, чтобы нам прилететь в Харьков под вечер, потому что в это время меньше возможностей встретиться с истребителями противника. Так мы и поступили. Когда мы приземлились, уже зажигались огни. Поехали с аэродрома в Харьков. Мне сообщили там тревожное известие: над Харьковом нависла угроза нового захвата его врагом. Я приехал в штаб фронта, встретился там с командующим войсками. Он сообщил о положении на фронте. Действительно, положение было очень неустойчивым. Противник превосходил нас и в количестве войск, и в качестве боевой техники. У него там и танковые войска, и пехота были отборными. Уже теперь, из книги "Совершенно секретно!", я узнал, что враг взял их из Италии. Лучшие эсэсовские и танковые дивизии он бросил именно сюда, против нас на Харьковском направлении. Нам пришлось сейчас же выехать в Мерефу, в 25 км от Харькова. В Мерефе я бывал еще до революции.
180
В дальнейшем генерал-майор авиации ЦЫБИН Н.И.
Когда ехал, случалось, из своей Курской губернии в Донбасс, в Юзовку, то обязательно через Мерефу. Теперь я ехал туда в ином качестве. Группой войск там руководил генерал Козлов [181] . Козлова я до того не знал. Он командовал раньше Керченской группировкой наших войск. Мы высадили в захваченном врагом Крыму десанты, но данная операция была неудачной и много наших войск там погибло. Туда, по-моему, одно время посылали командовать и Ворошилова. Потом его, кажется, отозвали и послали комиссарствовать Мехлиса. Фактически Мехлис как представитель Ставки командовал этой группировкой. Он подмял под себя Козлова, и наши войска были загублены. Помню, как тогда Мехлис метал громы и молнии против всех кавказских народов. Он говорил, что и главное пополнение, и вообще войска того фронта состояли из кавказцев, а они совершенно ненадежны. С точки зрения нашей национальной политики он занял абсолютно неправильную линию. Сам он человек неуравновешенный, но был весьма доверенным человеком у Сталина. Взяв на себя реальное командование, Мехлис фактически лишил возможности командовать Козлова. Подробно я не мог тогда по своему положению рассматривать эту операцию, это не входило в мои функции. Но я слышал военных специалистов, которые обсуждали и разбирали происшедшее на Крымском фронте.
181
Генерал-лейтенант КОЗЛОВ Д.Т. командовал войсками Крымского фронта с января 1942 г., а после оставления Керчи был командующим 24-й армией с августа 1942 г. на Воронежском фронте с октября того же года заместителем командующего войсками.