Время «мечей»

Корецкий Данил Аркадьевич

– Потом тёплый построишь, капитальный. У самого-то, небось, хороший туалет, с кафелем? Вот пусть и твои рабочие в такой ходят…

– Да, да, конечно, снесу, – снова обрадовался Вагаб. – Это ты здорово придумал: крохотный сортир вместо всего комплекса! Пойдем ко мне, коньяк выпьем, я тебе благодарность сделаю…

Оловянный одобрительно кивнул.

– Вижу, ты начинаешь головой думать…

Они прошли к гостинице, миновали почтительно вытянувшихся охранников и поднялись в просторный, богато обставленный кабинет. Оловянный неспешно обошел кабинет, заглянул в комнату

отдыха с примыкающим санузлом, осмотрел кожаную мебель, картины на стенах.

– Ты что, Вагаб, в художниках разбираешься? – с плохо скрытой издевкой спросил он.

– Кто, я? Да нет… Так, кресло-месло, картин-мартин – чтобы как у людей…

Лязгая ключами, Вагаб отпер сейф, закрывая его спиной, повозился внутри, запер и положил на полированный стол четыре пачки пятисотрублевых купюр.

– Спасибо тебе, Руслан! Вот…

– Что это? – Оловянный подошел, брезгливо тронул одну пачку. – Что это такое?

– Двести тысяч… Это моя благодарность…

Оловянный молча подошел к окну. Перед ним открывался чудесный вид: горы, скалистое ущелье, синее небо, легкие перистые облака, парящие в вышине орлы… Внизу была видна пустующая автомойка и шиномонтаж, у которых что-то обсуждали рабочие в новеньких синих комбинезонах и несколько охранников в черной униформе. Их поведение бдительно контролировали стоящие в сторонке Муса, Абрикос и Сапер.

– Красиво тут у тебя.

– Что?! – напряженно спросил за спиной Вагаб.

– Красиво, говорю… Горы, небо, орлы летают…

– Да, орлы… Недавно Омар с верхнего пастбища одного подстрелил. А тот уронил человеческую руку… Настоящую, с часами. Дибир сам видел и руку, и часы.

– Я к тебе не сказки слушать пришел.

– Что?!

– Во сколько тебе обошлась эта стройка?

– Что?!

Может, Руслан действительно говорил слишком тихо, а может, хозяин почувствовал, что дело поехало не по тем рельсам, и от страха не понимал вопросов. Но Оловянный был терпелив. Он развернулся, подошел к столу, сел в глубокое кожаное кресло.

– Сколько денег ты вложил в свой комплекс?

– Ну… Как считать… Цемент почти бесплатный, кирпич со скидкой, рабочие дешевые…

– Ну, если он ничего не стоит, так может, лучше выполнить решение суда, как положено?

– Нет, нет, как ничего… Считай, миллионов тридцать. Не считая мебели и оборудования.

– А сколько тот сортир для рабочих стоит?

– Не знаю, Руслан! Клянусь Аллахом, не знаю! Можно бухгалтера позвать.

– Не надо, я тебе и сам скажу. Он стоит столько, сколько твоя благодарность! Ты понял, к чему я веду речь?

Вагаб опустил голову. Он понял только одно – шутки кончились. И что лучше бы ему не обращаться за помощью к Оловянному.

– А сколько надо? – хрипло спросил он, глядя в пол.

– Много я с тебя не возьму, – ответил Оловянный. – Если я спас тебе тридцать лямов, то отстегнуть ты мне должен десять. Это будет справедливо!

– Десять? – Вагаб опешил.

Лицо Оловянного не выражало никаких эмоций. Разбогатевший пастух острым чутьем почувствовал, что еще минута, и ему могут не пригодиться ни торговый комплекс, ни деньги, ни красивый вид из окна,

ни вообще ничего…

– Десять так десять, какие разговоры, – убито произнес он. – У меня здесь полтора лимона, остальные дня за два найду.

– Ты же не думаешь, что я к тебе буду каждый день ездить?

– Я…

– На связи! – вдруг сказал Оловянный, поднеся руку к лицу.

Только теперь Вагаб заметил тонкий проводок наушника, спрятанный под рубашкой страшного гостя. Значит, в рукаве микрофон, – он знал такие системы связи с охраной.

«Неужели все-таки убьют?!»

– Я сам привезу! – поспешно выкрикнул он.

Но Оловянный его не слушал. Как ужаленный змеей, он вскочил, схватил с журнального столика пульт от телевизора и судорожно нажал кнопку, включив программу новостей.

«Басманный суд Москвы удовлетворил ходатайство следствия и арестовал мэра Махачкалы Гаруна Джебраилова, – бодрой скороговоркой сообщала симпатичная ведущая. – Джебраилов заключен под стражу на два месяца. Обвинение ему будет предъявлено в течение десяти дней…»

Затем на экране появился сам Великий Гарун. Он сидел в грубой клетке из стальных прутьев и имел вид далеко не победный.

– Это сфабрикованное дело, я свою вину не признаю! – заявил он, сохраняя твердость голоса.

– Кто это сделал?! – закричал Оловянный так, что Вагаб присел от страха. – Как дядя оказался в Москве?!

Он снова упал в кресло. Лицо его окаменело, на лбу выступил пот.

– Ничего, его скоро отпустят! – сказал он, то ли самому себе, то ли Вагабу. Нет, скорей, все-таки себе, потому что Вагабу он сказал другое: – Не десять лямов, а пятнадцать! Завтра привезешь!

– Но я не знаю, где тебя найти, – пролепетал вконец оглушенный Вагаб.

– Твое счастье! Знал бы, тебя бы орлы склевали в ущелье! Оставишь в доме Магомедали Магомедова. Знаешь его?

– Конечно…

Оловянный встал. Вид у него был ужасный.

– Давай свои полтора лимона. И ключи от машины.

– От какой машины?!

– От «Рейндж-Ровера»! Свою таратайку я тебе оставляю, раз ты в ней крышу помял! Это справедливо? Ну, что молчишь?!

– Конечно, Руслан, конечно!

Оставшись один, Вагаб упал в кресло, сбросил на пол пиджак и, расстегнув рубаху до середины, жадно глотал воздух, глядя на распахнутый и опустошенный сейф. «Жизнь дороже, жизнь дороже, жизнь дороже», – повторял он, как заклинание.

Тем временем новенький джип, раскачиваясь, несся вниз по разбитой дороге. В нем царила атмосфера растерянности и уныния.

– Кто это мог сделать? Как мы ничего не узнали? Такого просто не может быть! – твердил Оловянный.

Когда уже подъезжали к Камрам, он распорядился выехать на обзорную площадку перед большим туннелем. Долго расхаживал взад-вперед, вспоминая, как совсем недавно беседовал здесь с всесильным Великим Гаруном, который сейчас заперт в стальной клетке. И никак не мог понять, что произошло. Тогда он взял автомат и открыл огонь по парящим вдоль хребта орлам, которые, по большому счету, не были ни в чем виноваты. Но не попал он не поэтому: просто автомат – неподходящее оружие для такой стрельбы.