Время, назад!
Шрифт:
– Ну, мне куда завтра, Шин-чан? – спросил Такао. – Домой к вам с самого утра?
– В клинику, разумеется, – произнёс Шинтаро, стараясь на него не смотреть. – Проверьте здоровье, сдайте анализы. С результатами ко мне.
– Вон оно как! На венерические болезни тоже проверяться? – иронично спросил Такао, за что получил совершенно искренний уничтожающий взгляд. – Шучу, – хихикнул он.
– До свидания, Такао, – поспешил попрощаться Шинтаро.
– Пока-пока, Шин-чан, – Такао помахал рукой.
Шинтаро развернулся и пошёл по направлению к метро, но через несколько мгновений его окликнули. Такао подъехал к нему на видавшем виды велосипеде, к которому была привязана странного вида
– Я забыл фотографии вам отдать, Шин-чан. – Такао порылся в сумке и вытащил пухлый коричневый пакет. – Надеюсь, что вам понравится. И ещё я хотел сказать… Я бы не согласился, если бы это были не вы, знаете?
– До завтра, Такао, – выдавил Шинтаро, чувствуя, что ещё немного – и он всё-таки не выдержит и сделает какую-нибудь глупость. Поцелует Такао, например.
Такао пожал плечами и, оседлав свою колымагу, уехал. А Шинтаро дрожащими пальцами распечатал пакет: больше двадцати его фотографий, удивительно живых и почти что движущихся. Сверху – слегка размытое изображение его покоившихся на подлокотнике кресла перебинтованных пальцев.
========== Глава 2.3. Первый прыжок ==========
Домработница как раз заканчивала еженедельную уборку в квартире, когда в дверь раздался звонок. Не нужно было долго думать, чтобы понять, кто пришёл: дурная привычка Такао терзать кнопку, «вызванивая» таким образом очередную мелодию, говорила сама за себя, разумеется. Домработница, в задумчивости возившая в это время пылесосом по полу в прихожей, удивлённо вскинула брови, посмотрев на показавшегося в дверях кабинета Шинтаро, и открыла дверь.
– Здрасьте! – послышался из-за двери голос Такао. – Я Такао Казунари. Можно просто Казу. А вы жена Шин-чана?
– Избави меня Ками-сама, – хохотнула домработница. – Я убираю в квартире.
– Понятно, – улыбнулся Такао, заходя внутрь и скидывая кроссовки. – А я кролик для опытов. В смысле, помощник Шин-чана в исследованиях, – быстро поправился он. – Привет, Шин-чан!
– Наука, я смотрю, шагнула вперёд, – домработница окинула его недоверчивым взглядом, выключила, наконец, пылесос и убрала его в стенной шкаф в прихожей. – Ну, я пошла. Купите в следующий раз ополаскиватель для белья, закончился, – напомнила она Мидориме, забрав у него деньги за уборку, быстро сунула их в сумку и вышла, захлопнув за собой дверь.
– Не слишком позитивная у вас домработница, Шин-чан, – заключил Такао, стянув оранжевую куртку и повесив её на крючок у входа.
– Зато она не лезет не в свои дела, разумеется, – ответил Шинтаро, переборов желание протянуть Такао руку для рукопожатия, соблюдая таким образом обещание, данное самому себе накануне.
Вчера, вернувшись домой, Шинтаро долго рассуждал о том, какую злую шутку сыграло с ним время и как быстро сжималась, словно у него на шее, временная петля. Шинтаро поднял свои записи почти двадцатипятилетней давности – сильно потрепанная тетрадь, содержание которой он так и не перенёс в компьютер. В ней он когда-то записал все встречи с Такао, которые он помнил: и случай на леднике, и в бассейне, когда Шинтаро чуть не утонул, потому что ногу свело судорогой, а дотащил его до бортика человек, подозрительно похожий на Такао, и все без исключения появления Такао в судьбоносном 1990, разумеется. По иронии судьбы все они произошли в промежуток с 21 октября по 21 ноября в разные годы. То есть, в течение месяца, обозначенного Акаши в договоре с Такао. И именно это обстоятельство лишний раз подтверждало, что именно Мидорима, и никто другой, отправлял Такао в прошлое.
Разработанная им машина времени имела на настоящий момент единственную недоработку, которую Мидориме пока никак не удавалось устранить. В пределах суток, то есть двадцати четырёх часов, она позволяла пользователю переместиться на любое количество часов или минут назад или вперёд, а вот на
И где-то в районе четвертого прыжка, того самого, когда Такао вытянул его с проезжей части на перекрёстке, Шинтаро понял, что Такао всё узнает, разумеется. В смысле, он узнает про Шинтаро абсолютно всё. Про то, что он считал себя сумасшедшим, что он получил электрический ожог тогда, в лаборатории, что стоял на подоконнике и готов был прыгнуть, что он сам поцеловал Такао и записал это на кассету, которая до сих пор хранилась у него в столе и была единственной причиной, почему Шинтаро не выбрасывал старый VHS-проигрыватель. Такао увидит его таким, каким он был двадцать пять лет назад. Такао увидит его молодым и увлечённым физикой студентом. А возвращаться каждый раз будет к, что уж там, замороченному и привыкшему к распорядку сорокапятилетнему профессору с кафедры физики, помешанному на временной петле. Шинтаро привык относиться к себе со здоровой долей самокритики и понимал, что, несмотря на то что задатки социопатии проявлялись уже в старшей школе, но он теперешний может в глазах общительного, непосредственного и живого Такао сильно проиграть от сравнения, разумеется.
Сам Шинтаро в течение всех двадцати пяти лет ощущал свою привязанность к Такао с каждым днём всё более остро. Даже несколько раз принимался искать его через справочные бюро в Нагано и в Токио, однако поиски не давали результата. Подумывал о том, чтобы устроиться продавцом футболок во время Олимпиады, чтобы, быть может, увидеть мальчика-Такао, который покупал бы с отчимом одинаковые футболки. Посетил несколько сеансов фильма «Игры разума» в надежде встретить в кинозале Такао. Откуда же ему было знать, что Такао сменил фамилию только в средней школе, когда его мать наконец вышла замуж за его отчима, разумеется? Откуда ему было знать, что та самая Ямашита Натсуко, для сына которой он когда-то придумал имя в кабинете профессора Накатани, и есть мать Такао, и искать надо было её? Всё это он узнал только вчера вечером, из досье, которое принесли Акаши.
И вот теперь, когда он знал всё, а Такао необъяснимым образом самостоятельно снова появился в жизни его теперешнего, Шинтаро заранее чувствовал острый укол ревности к себе двадцатипятилетней давности, в жизни которого Такао появится вот-вот. Мидорима не мог описать это чувство иначе чем ревность, неуверенность в себе и банальный страх того, что Такао разочаруется в динамике, которую он показал за двадцать пять лет. И вот теперь Шинтаро разрывали двоякие чувства: с одной стороны, он инстинктивно стремился сблизиться с Такао, дотронуться до него, открыться и выложить ему всё до последней детали, с другой – страх диктовал ему успешную до нынешнего момента стратегию по сохранению собственного спокойствия – закрыться, не допускать Такао близко, оставить их отношения на уровне деловых. И, как бы Шинтаро ни презирал трусость, страх пока перевешивал.
Должно быть, он задумался слишком надолго, потому что Такао принялся махать рукой у него перед глазами.
– Эй, Шин-чан, – проговорил он, иронично улыбаясь, – задумались о наших, то есть, ваших, экспериментах?
– Извините, разумеется, – пробормотал Шинтаро. – Вы принесли медицинскую карту? – добавил он поспешно, возвращаясь в кабинет и усаживаясь за стол. Такао шустро прошмыгнул внутрь, положил на стол перед Мидоримой папку, уселся верхом на стул и положил руки поверх спинки и устроил на них подбородок.