Время не ждёт
Шрифт:
— Пока, а потом?
— А потом водяным колесом.
У Шуры возникла мысль о Ганниной речке, о водяном колесе, работающем на том месте, где был лабиринт. Это куда заманчивее, чем «рак» для плотов.
— Хорошо, будем строить динамомашину, а потом «рака», идет? — сказал он, чтобы не совсем уступить Толе.
— Идет, — ответил Толя.
В одной из комнат технологического института студенты собрались на митинг. Один из них вдруг громко вскрикнул:
— Друзья, среди
Студенты замерли, смятенно переглядываясь. Кричавший рывком открыл дверь большого шкафа. Там стоял человек, прикрывшись висящими пальто. Видны были лишь его ноги в знакомых штанах с полосками. Рослый студент отдернул пальто, и глазам присутствующих представился сам субинспектор Евгений Михайлович Ляпин. Он дрожал от страха. С минуту студенты смотрели на него молча, соображая, как с ним быть. Кто-то дал команду:
— Бей слухача! Бей доносчика!
— М-миленькие, р-родненькие, я не доносчик... не доносчик, я... случайно попал в шкаф, — взмолился субинспектор.
— Что-о?! Дураками нас считаете?!—загремел рослый студент, выволакивая субинспектора из шкафа.
Десятки рук потянулись к бархатному воротнику его мундира, крича:
— Выбросить подлеца в окно!
Вспомнив, что дело происходит на четвертом этаже, субинспектор Ляпин вцепился всеми пальцами в штаны двух из своих карателей и, вытянув ноги вперед, уперся каблуками в пол. Так, скользя по полу подошвами штиблет, он и поехал вперед, толкаемый в спину множеством рук. Его погнали по лестнице вниз, щедро угощая пинками.
— Помогите, спаси-ите!— кричал обезумевший от страха Ляпин, обнимая перила.
Внизу распахнули дверь и разъяренные студенты поддали субинспектору пинка. Он кубарем вылетел на улицу, грохнувшись о мостовую. Хрястнули шейные позвонки.
Выздоровел субинспектор через три месяца, однако шея осталась кривой на всю жизнь. Он носил высокие накрахмаленные воротнички, но это не обманывало людей, потому что голову он держал набок. Вернуться; в институт, к ненавистным студентам, он не имел охоты, в виду чего поступил в 10-ю гимназию классным наставником. Ляпин продолжал подслушивать и в школе, я даже с гораздо большим рвением, нежели прежде. Встанет поудобнее возле закрытой двери, намертво прильнет к ней ухом...
Однажды Ляпин так же, по старой привычке, присох к двери шестого класса. Он подслушивал, чтобы узнать, как проходит урок греческого языка. Преподавал этот предмет Рихард Карлович — толстый немец с маленьким красным носом. Ребятам было весело с ним. Рихард Карлович рассказывает им разные истории по-гречески, а затем сказанное повторяет по-русски:
— Царь Менелай имел собаку, отрубленную по отношению к хвосту...
Класс дружно гогочет. Немец сам дипломатически смеется, продолжая «ломать дрова»:
— Менелай послушный собака любил... Снова смеются ребята.
— Послушную собаку, послушную надо говорить! — кричит с места Шура, спасая грамматику русского языка.
Рихард
— Игнатьев Александр, зачем научаешь сказать меня, зачем смотришь глазами? Нехорошо! — злится он.
— А чем же смотреть? — спрашивает Шура, недоуменно пожимая плечами.
— Что хочешь, Игнатьев Александр?
— Хочу знать, какая была у Менелая собака.
— Я сказал на руски язык.
— Повторите, повторите, Рихард Карлович, — озорно просит весь класс.
Немец знает, что ребята забавляются им, и идет на хитрость.
— Который не понял, рука верх!
— Я не понял, я, я, я! — кричат все.
— О, плохо слушаль! Двойка ставлю, — говорит немец, делая отметки в журнале.
По классу прокатывается глухой ропот возмущения: «Это еще что! Ему самому надо поставить двойку за «собаку, отрубленную по отношению к хвосту». Шура и Толя протестуют вслух. К их голосам присоединяются другие. Не желая раздувать конфликт, Рихард Карлович говорит, что он поправит отметки, если они будут «послушный мальшик».
Раздается звонок. Гимназисты бурливой гурьбой высыпают из класса, на ходу изливая свой гнев на учителя.
— Он не научит нас греческому языку и от русского-языка отучит!
— К чорту косноязычного Рихарда.
Ляпин не вмешивается в разговор. Не время еще «пресекать». Обстановка между тем накаляется. Шестиклассники шумят, готовые натворить что-нибудь неслыханное. Случай вскоре подвернулся.
Учитель Чевакинский, мягкий, добродушный человек, преподает историю России. Проходят тему восстания Разина. Учитель спрашивает урок у своего любимца Коли Наумова. Юноша встает и начинает без запинки рассказывать. Все идет хорошо до тех пор, пока Коля не говорит:
— Степан Разин был справедливым человеком, храбрым революционером. Он поднял восстание против угнетателей...
— Что?! Как ты его назвал? Степаном? Он Стенька, разбойник, он учинил бунт! — с неожиданной яростью обрушивается на любимца Чевакинский.
— Нет, не бунт, а революцию поднял он, поэтому я буду называть его Степаном, — невозмутимо отвечает Коля, оглядываясь на Шуру. Тот одобрительно кивает головой и хохочет.
— ... И Степан хотел идти на Москву...
— Ты дерзкий юноша. Говори Стенька!
— ... Степан думал установить в России справедливую власть.
— Стенька! Стенька, тебе говорят!—надрывается учитель.
Ответный визг и гул заглушает голос Чевакинского.
— Степан! Степан!—дразнит его весь класс. Шура становится на сидение парты и, размахивая рукой, кричит во всю глотку:
— Степан!! Степан!!!
Чевакинский пытается утихомирить разбушевавшийся класс, но, возбудив еще больший гвалт, бессильно опускается на стул. Победителю рукоплещут. Из-за шума они не замечают, как входит классный наставник Ляпин. Он хмур и грозен. Шура спрыгивает с парты. Но поздно, Ляпин заметил его. Наступает мертвая тишина.